Бунин, Дзержинский и Я. Элла Матонина

не приходила такая простая вещь: она его не любила. Ему казалось, что раз отдалась, проплакав у него на плече, то полюбила. Как он был тогда взволнован этим чудесным открытием! И решил, что должен быть на высоте ее чувств, не предать их ни перед мамой, ни перед Катюшей, ни перед Дмитрием. Хотя брат, кажется, понимал его лучше других.

      – Продолжай, – сказал он.

      – Я тебя расстроила? Брось – все сложилось как нельзя лучше. Ты – известный оперный режиссер, я – не последняя актриса в Америке. Мы плывем на шикарном лайнере. Ты женат на замечательной женщине и счастлив. А представь, если бы мы поженились?

      – Продолжай, – повторил Санин.

      – А еще тогда я начала понимать: никто – ни Немирович-Данченко, ни ты не дадут мне ни роли, ни счастья, если я сама не буду достойна этого. И начинать нужно на периферии. Встретиться с тобой перед отъездом, еще раз поддаться твоей восторженности – значило снова обмануть тебя и себя. Потому и уехала без объяснений.

      Алла рассказала о своей трудной любви к знаменитому актеру и режиссеру Павлу Орленеву, приехавшему на гастроли в Кострому, где Алла, как московская актриса, блистала в местном театре. Она стала его гражданской женой и исполнительницей главных ролей в труппе, которую тот основал.

      – Он стал как бы моим личным режиссером, многому научил: виртуозному владению своим телом и голосом, пониманию пьесы, вхождению в роль. Мало кто знает, что труппа Павла во многом держалась на мне: я выхаживала его после запоев, кроила и шила костюмы, заведовала бутафорией и музыкальной частью. А он по пьяной лавочке бил меня, грязно обзывал. Но я все терпела, не только потому, что была благодарна Павлу, но и любила его, готова была с ним на край света. И оказалась с ним в Америке… Он меня в конце концов бросил, уехав в Россию. Вообще же меня все мужчины предавали. Кроме тебя, да и то…

      – Хочешь сказать, что не успел?

      – Нет, Саша, увидев вас с Ликой Мизиновой, я так не думаю. Господи, какой она была красавицей! Мне она представлялась олицетворением настоящей русской дворянки, интеллигентки, не зря ее любил Чехов. И зачем ей были нужны театральные подмостки?

      И тут Назимова увидела, как Санин изменился в лице, помрачнел:

      – Ну вот, я снова испортила тебе настроение. Да, Санин, ты надежный и совсем не предатель. Помню, я была очень рада, когда узнала, что ты ушел из Художественного. Я сомневалась, что ты способен на такой поступок. Так что, Саша, что ни делается – все к лучшему. Сейчас ты – известный режиссер, я – не последняя актриса в Америке! Еще неясно, что было бы с каждым из нас, если бы мы тогда поженились… Впрочем, я это тебе уже говорила.

      В конце концов они стали рассказывать друг другу о своих успехах, и Санин сказал, что видел ее в кино в «Невестах войны» и еще в ряде фильмов, что она выглядела ничуть не хуже, чем Мэри Пикфорд. И говорил об этом как специалист, дав понять, что и сам снимал кино. Назимова показала фото, подаренное ей немецким драматургом Герхартом Гауптманом с надписью: «Русской Дузе». И в свою очередь хвалила Санина, повторив, что