Каменный Пояс. Книга 1. Демидовы. Евгений Александрович Федоров

побирушки. Дед Поруха сметил это и пошутил над парнем: «Кот Евстафий покаялся, постригся, посхимился, а все мышей во сне видит».

      Сокол зло бросил молот наземь.

      – Что к прохожему человеку пристал? – сказал он сердито, шагнул вперед и, вынув из кармана портов алтын, подал монашке.

      Монашка протянула руку, щеки зарделись. И тут взгляды их встретились. На сердце парня стало сладко и тоскливо. У монашки задрожали руки, когда брала алтын.

      Сборщица ушла, но весь день Сеньке мерещился ее взгляд; чтобы забыться, он нажимал на работу, звонко пело железо под его тяжелым молотом. В горнах плясало синеватое пламя; раздувая сыромятные мехи, дед Поруха думал:

      «Ишь, растревожила монашка парня. В такие годы кровь нежданно закипает…»

      Монашка прошла в демидовские хоромы и там на кухне столкнулась с молодой хозяйкой. Дунька в цветном сарафанчике, лицо потное, проворно шаркала в печке ухватами – мелькали только локти молодайки. Крепка и румяна Дунька; монашка загляделась на нее.

      Женка поставила кочергу в угол:

      – Ты што, явленная?

      Монашка учтиво поклонилась:

      – На построение Божьего храма…

      Молодайка зорко оглядела монашку с головы до пят, обрадовалась:

      – Эх и здоровущая девка ты! Только и работать такой! Оставайся у нас, полы в чуланах вымоешь, – на построение и без тебя соберут.

      Чернорясница молчала, на сытых щеках играл густой румянец. Взглянув на ее мохнатые ресницы, Дунька взяла ее за руку:

      – Пойдем, покормлю…

      Разостлала на столе скатерку, принесла две большие деревянные миски да ложки. Налила горячих щей с бараниной и сама уселась за столешницу. Обе крепкие, здоровые, навалившись на стол, с усердием уписывали щи. Лица обеих блестели от пота; молча переглядывались: радовались женской красе.

      «Есть добра и в работе будет добра», – прикидывала про себя Дунька.

      Монашка порылась в котомке, достала дорожную сулею, лукаво улыбнулась хозяйке:

      – Пригубляешь?

      Дунька оглянулась, прислушалась, – на улице ребята с криком гоняли голубей. Тряхнула головой:

      – Давай, што ли!

      Бабы добро выпили. Хозяйка сладко прищурила пьяненькие глаза и наставляла гостью:

      – В чуланах работных лавки мой, нары мой, тараканье повыгоняй…

      Дунька крутнула головой, повела плечом.

      – У нас ребята крепкие, могутные. Ну, заглядывайся… Окроме одного, чуешь? – Глаза молодки позеленели, брови сдвинулись. – Никто он мне, а берегу… Чуешь?

      Монашка вспомнила ладного молотобойца с золотистой бородкой и тяжело вздохнула:

      – Никто как Бог и Святая Богородица…

      Хозяйка и монашка всхрапнули в подклети – отдышались от хмельного. Дунька первая спохватилась:

      – Ахти, лихонько! Батько скоро с засеки наедет, а у меня ништо не приспело…

      Разбудила монашку, свела ее в рабочие чуланы. В них было темно, душно, под столом в пыли копалась курица. Монашка подоткнула темную рясу