Время собирать камни. Юрий Теплов

сделал паузу и неожиданно для меня перешел на «ты».

      – Как ты в школе учился?

      – Средне.

      – В училище пошел по желанию?

      – Так точно.

      – Я наблюдал за вами. Но особого рвения и способностей пока не заметил. Вопросы или просьбы есть?

      – Не отчисляйте из училища.

      – Не отчислим…

      Во мне дрогнуло все сразу. Я вдруг увидел на стене картину с неспокойным морем и силуэтом корабля вдалеке. Тикали ходики с гирькой на цепочке и немецкими буквами на циферблате, наверно, еще трофейные. По кабинету плавал табачный дым.

      – Иди, Дегтярев. Месяц без увольнения в город…

      Я вышел, словно хлебнувший хмельного. Верный Даня топтался поблизости. Увидев меня, спросил шепотом:

      – Списывают?

      Я тоже ответил шепотом:

      – Нет.

      – На губу?

      – Нет.

      – А куда?

      – Никуда. Месяц без увольнения. Грудинин все на себя взял…

      На вечерней поверке я извинился перед Грудининым, на этом настоял Кузнецкий. Сергей по собственной инициативе извинился перед Бикбаевым. А старшина, скрипя зубами, отменил ему туалетное взыскание.

      С Серегой потихоньку все утряслось. Он сам подошел к нам:

      – Не казните, земляки!

      – Чего там, – буркнул Даня.

      Я сказал:

      – Ты молоток, Серега!

      Мы трое были земляками. А земляки в армии – почти родня. Да и благодарен я был ему. Не побоялся, выручил…

      Месяц неувольнения – тьфу! Я и так не рвался в город.

      У меня была Дина, и знакомиться с другими девчонками я не собирался. Данька в знак солидарности со мной тоже не записывался в увольнение. Зато мы с ним записались в секцию бокса. Благо, физкультура и спорт были в нашем училище в большом почете. По утрам мы с Данькой вставали за полчаса до подъема и нарезали круги по беговой дорожке на стадионе.

      В воскресные дни я сидел в ленкомнате, писал мамане короткие письма-донесения и сочинял Дине длиннющие послания. В ответ же получал от нее тоже что-то вроде донесений: про лекции в институте, про незнакомых мне студентов – и лишь в самом конце – люблю…

      Когда это было?.. Время прошлось белой краской по головам. Белые снега запорошили хоженые тропы. Белые ветры разметали нас по белу свету. Но мальчишки остаются мальчишками, сперва взрослыми, затем седыми и старыми…

      По весне, в конце первого курса, мы участвовали в бригадных учениях. Несколько суток наша батарея перепахивала полигонное поле. Наверху писали приказы и придумывали вводные. Выпускники были командирами, а мы все – рядовыми. Куда прикажут, туда и перемещались. Закапывались в землю, отражали налеты авиации «противника», бросали готовые орудийные дворики и опять куда-то ехали, чтобы закапываться снова.

      Это называлось «производить инженерное оборудование». К исходу четвертых суток мы произвели пятое или шестое такое оборудование. Забрались после несытного походного ужина в палатку и, перебрасываясь словами, слушали, как шуршит о брезент мокрый снег.

      Я