Великий пир. Александр Валерьевич Волков

хватая ртом воздух, понимая, что если не успею в рамках нескольких минут что-то сделать, то точно умру. Птица к моему присутствию отнеслась равнодушно, рявкнула в мой адрес что-то оскорбительное, продолжила клевать череп.

      Гадкая птица.

      – Пошла прочь! Лети отсюда! – крикнул я.

      – Сам пошел на хер! – неожиданно раздался голос в голове. Я даже онемел на секунду.

      Нет, это точно сказала не птица.

      Это мозг начинал сбоить, путая воображение с действительностью. Тем не менее, послали меня весьма справедливо – ворона даже не собиралась улетать. Стоило потянуться к аптечке, как птица яростно атаковала, долбанув меня клювом в руку. Затем она попыталась мне поразить голову, но я отгонял тварь, отмахиваясь.

      Затем я схватил птицу, она стала клевать меня в руки, в лицо, места уколов пульсировали болью. Хрусь! Я успел резким движением свернуть пернатой скотине шею прежде, чем она меня заклевала. Отбросил птицу в сторону.

      Попытался вытащить аптечку, но скелет вцепился в нее намертво. Я злился, и был готов пренебречь чем угодно, лишь бы выжить. Убери чертовы клешни! Я с хрустом разогнул скелету пальцы, жадно выхватил аптечку, и попытался открыть ее, но крышка ни в какую не поддавалась. На аптечке был замок, закрытый намертво, а у меня было слишком мало сил, чтобы сорвать его.

      Проклятие! В голове шумело, трещина лица пульсировала болью, я чувствовал, что совсем скоро отключусь. Я с криком расколол череп санитара вялым ударом аптечки, чтобы хоть как-то взбодрить организм. В осколках блеснул ключ, невесть как туда попавший. Так вот, что привлекло птицу к костям, ей понравился блеск металла.

      Взглянув на тело птицы с неуместным сожалением, я провернул ключ в замке и он со щелчком открылся. Благо, все медикаменты оказались на месте. Я нашел пузырек нашатырного спирта, открутил крышку, а затем глубоко вдохнул его пары. Резким запахом, едва ли не огненным, дыхательные пути будто обожгло, взгляду вернулась ясность, пусть временная.

      Я брызнул на рану на боку перекисью водорода, и, когда перекись запузырилась, вступив в реакцию с кровью, не удалось сдержать болезненного крика. Я зажал рану комком ваты, туго обмотал его бинтом, а затем намотал еще один слой бинта выше раны, стремясь максимально уменьшить кровоток в нижнюю часть туловища. С хрустом разорвал бинт, туго завязал узел, хотел обработать рану на шее (мало ли, что там было у Жени на клыках), но сила уходила из рук, они тяжелели. Перед глазами поплыли жирные черные пятна, шум в голове усилился, я глубоко вдыхал нашатырь, но вдохи ни к чему не приводили.

      Я погрузился во тьму, и понял, что вряд ли когда-нибудь очнусь.

      Но человеческое понимание – вещь очень нестабильная и гибкая. Сначала ты понимаешь факты одним образом, а потом совсем иным, часто полностью противоположным исходному. Меня разбудил пробурчавший желудок и чувство голода, я распахнул глаза, обнаружив, что валяюсь со скелетом в обнимку.

      – Твою мать! – я брезгливо оттолкнул скелет, и на удивление бодро вскочил, тут же сделавшись