Белая хризантема. Мэри Брахт

грузовика. Водитель ни разу не отреагировал на ее присутствие, зато Моримото, похоже, подмечал каждое движение. Если она сдвигалась, то смещался и он; если кашляла – толкал плечом. Он словно слился с ней, с ее дыханием. Хана предпринимала неимоверные усилия, чтобы не смотреть на него, и не удержалась только однажды.

      Он закурил, и огонек согрел ей щеку. Она повернулась, боясь обжечься, и взгляды их встретились. Он наблюдал за ней, проверяя, посмотрит ли и она. Хана не отвела глаз, изучая его лицо, и он выдохнул в нее дым. Она закашлялась, быстро отвернулась и снова уставилась в лобовое стекло.

      Паром вышел в открытое море, и Хану замутило от качки. Нырнуть бы сейчас, очутиться в глубине океана, поплыть к дому. Перед ней возникло испуганное лицо сестры. Хана закрыла глаза. Она уберегла сестру от этой дороги в неизвестность. Пусть хоть ей ничего не грозит, и то хорошо.

      – Как по-твоему, нас везут в Японию? – спросила девушка, сидевшая рядом.

      Хана открыла глаза и поймала на себе взгляды. Вокруг лица, полные ожидания, но почему спрашивают ее?

      – Не знаю, – виновато ответила она.

      Девушки, съежившись, покачивались в унисон с паромом. Ей нечем было их утешить. В памяти всплыли рассказы односельчан. Никто из увезенных девушек не вернулся. Их скорбящим родителям не прислали мечей и благодарственных грамот. Девушки просто исчезли. До родины доходили лишь слухи, которые скрывали от оставшихся детей.

* * *

      Вскоре после того как Хана стала полноправной хэнё, она подслушала на рынке приглушенный разговор двух женщин о деревенской девочке, которую нашли на северной стороне острова.

      – Вся больная и умом тронулась после того изнасилования, – сказала одна.

      Хана насторожилась, она толком не знала, что такое “изнасилование”, и подобралась ближе – вдруг разъяснится.

      – Отцу приходится прятать ее дома. Совсем дикая… чисто животное.

      Другая женщина скорбно покачала головой и опустила глаза.

      – Никто на нее больше и не посмотрит, даже если чудом поправится. Бедняжка.

      – Да, бедная девочка и бедный отец. Позор сведет его в могилу.

      – Еще бы, такой удар.

      Женщины продолжили причитать, но Хана так и не поняла, почему девочка одичала, а отцу грозит безвременная кончина. Вечером она спросила у матери.

      – Где ты услышала это слово? – всполошилась та, будто Хана совершила невиданный проступок.

      – На рынке, женщины говорили о девушке, которую забрали солдаты.

      Мать со вздохом вернулась к шитью. Они сидели в молчании. Хана смотрела, как мать штопает купальные шорты. Иголка так и порхала, завораживая Хану. Погружение в море, шитье, стряпня, уборка, починка, огородничество – всем этим мать владела в совершенстве.

      – Ты, наверно, сама не знаешь, что это такое, – пожала плечами Хана, не сомневаясь, что мать возмутится и ответит.

      – Если скажу, то слов уже не воротишь. Ты правда хочешь узнать? – Мать не отвела глаз от штопки, и вопрос повис между нею и дочерью мрачноватым облачком.

      Хана хотела. Она это заслужила. В конце