Купол над бедой. Дети серого ветра. Эгерт Аусиньш

или хотя бы наброски к нему, а потом еще и оставаться в здравом уме и хотя бы относительно стабильным. А фотоаппарат не будет плакать и материться по ночам, он не перестанет спать и есть, фиксируя на пленку или переводя в цифры все, что попало в кадр. И тем он хорош. Именно фотографии из Освенцима и Заксенхаузена обеспечили какой-то части авторов и исполнителей преступных деяний явку в суд. А фотографии с оккупированных территорий помогли прояснить судьбу казненных без суда и следствия оккупационной властью. Ну и конечно, характер отношений местных жителей с «пришедшими дружить строем», тоже выявлялся в том числе фотодокументами. Он и так не будет ясен до конца, но сохраненные свидетельства могут, попав на глаза потомкам, кого-то все же заставить задуматься.

      А конкретно-то, друзья, я вот про что: если кто-то центр города все-таки фотографировал, начиная с нового года, и по прошлую неделю, и этот человек с железными нервами вдруг увидит мой текст, то у меня просьба. Вы фотографии припрячьте, мало ли пригодится, какой-никакой, а документ. Надежда пока невелика, но это пока. Рано или поздно накопится фактаж по реальной политике власти, и вопросы заданы будут. И официальные ответы на них к тому времени хорошо бы иметь возможность прокомментировать весомо и наглядно.

      Запись в блоге Аугментины за 28. 02. 2019

      Движуха в городе, на взгляд Полины, началась с заметным прирастанием светового дня: сперва оживились саалан, и даже начали вылезать в город. Потом, когда она в очередной раз оказалась в городе в пересменок между командировками, к ней домой явилась Алиса в компании странного парня. Совпадение было очень приятным, но как ни классно было видеть Алису живой и относительно активной, поводы для радости от встречи были очень неубедительными. А вот причин для беспокойства было хоть ковшом черпай. Во-первых, на всей барышне, от глаз до пальцев рук, был крупными буквами написан трехмесячный недосып. Во-вторых, она до сих пор проявляла в каждом движении и в разговоре нехорошую заторможенность, характерную для состояния шока. Кроме того, у нее уже сформировалась очень подозрительная нацеленность, хотя еще не было понятно, на что именно. Эмоции и выводы были грубоваты и плосковаты, решения и поведение в целом казались ближе к подростковому, чем Полина привыкла видеть, когда Лелик был жив. Увидев это все, Полина поняла, что Алиса не сумела пережить его смерть. Психолог с друзьями и близкими не работает, это непреложное правило профессиональной этики, но для нее невозможно было не попытаться выяснить, что у Алисы стало невротической целью или вот-вот станет ею. Чтобы хоть успеть подставить ладошки, когда ту снесет. В том, что это неизбежно случится, Полина уже не сомневалась. Она провозилась с Алисой почти час, но цель, точнее, тоску фиксации, так и не определила: барышня забывала тему разговора, периодически замирала, глядя в пространство и не слыша обращений, и срывалась то в слезы, то в агрессию, теряя связность и адекватность. В общем, была