Эланус. Урсула Познански

Паскаль поднял с ковра зеленого мармеладного мишку и сунул его в рот.

      – Ну, тогда его, наверное, замочила его старуха. Но ей же ты не передавал письмецо? Или передавал?

      Йона рассмеялся, впервые с тех пор, как узнал о смерти Лихтенбергера. Все, что говорил Паскаль, было логичным. Это было простым совпадением. Любовная связь между преподавателями и студентами только тогда становилась проблемой, когда одна из сторон начинала этим злоупотреблять. Но это был совсем другой случай, так как Линда не была студенткой Лихтенбергера.

      Часть тяжести, которая уже несколько часов давила на душу Йоны, ушла. То, что он связал раздачу своих писем со смертью профессора, было в принципе нормально. Просто дело было в том, что оба этих события по времени произошли практически одно за другим.

      Оставалось непонятным, что же стало причиной вчерашнего состояния Линды, которое запечатлел Эланус. Чуть позже Йона снова посмотрит эту запись. Скорее всего, тому, что происходило на экране, найдется свое объяснение, которое не будет иметь ничего общего с тем, что стояло в его записке: Я знаю твой секрет.

      Внизу открылась и с шумом закрылась дверь. По-видимому, это была Керстин, голова которой действительно через полминуты появилась в дверях комнаты Йоны.

      – Кто-то тоже уже дома? Тебя тоже пригнал домой переполох в кампусе? А, привет, Паскаль.

      – Переполох? – Йона равнодушно пожал плечами. Сегодня утром еще не было никакого переполоха. – А что случилось?

      – Только не говори, что ты не знаешь. Один из твоих преподавателей, этот симпатичный учитель математики, Лихтенбергер, ты правда не слышал?

      – Нет, слышал. Он умер, я знаю. Поэтому и не состоялись лекции.

      Керстин прислонилась к дверному проему:

      – Точно. А ты знаешь, каким образом он умер?

      Йона не был уверен, что хотел это услышать. Взгляд Керстин сверкал от предвкушения сенсации. Это было не в пользу версии о сердечном приступе.

      Керстин не стала ожидать его ответа:

      – Он повесился в одной из аудиторий. На буксировочном тросе своей машины.

      Йона почувствовал, как горит его лицо. Повесился. Внезапно случайное совпадение перестало быть той возможностью, в которую он мог поверить.

      Керстин явно неправильно поняла выражение лица Йоны.

      – Мне очень жаль, – казала она, и это прозвучало честно. – Тебе он, наверное, нравился? Ну конечно, он был любим многими студентами. Но, видимо, не всеми. – Она сделала паузу, желая заинтриговать парней, что ей почти удалось. Она посмотрела сначала в глаза Паскаля, а потом Йоны: – Ходят слухи, что кто-то пытался его шантажировать.

      9

      После своего сообщения Керстин ушла, явно довольная эффектом, произведенным ее словами. Йона не мог видеть, стало ли его лицо бледным, но ему пришлось крепко сжать обе руки, чтобы не было заметно, как они дрожат.

      Через пару минут Паскаль попрощался с ним.

      – Ты выглядишь так, как будто мое общество тебе больше не интересно, – сказал он, уходя. – Я могу тебя понять, но ты тоже не сходи с ума. Никто из тех, у кого осталось