Девушки сирени. Марта Холл Келли

отсюда, – заволновался брюнет.

      Блондин слез с Пиппи, подобрал с пола шорты, и они вместе с приятелем, держась на безопасном расстоянии от моих ножниц, вышли из дома. Пиппи лежала на кровати и тихо плакала. Я сняла шейный платок и положила его на кровать.

      – Можешь им подтереться, – бросила я и вышла из дома, убедиться в том, что парни ушли.

      К счастью, они и не думали возвращаться. Спустившись к ручью, я оттянула прядь волос, отстригла и сразу почувствовала, как спадает напряжение во всем теле. Так прядь за прядью я стригла волосы, пока не подравняла все до длины меньше большого пальца. Я бросала волосы в ручей и смотрела, как они плывут вниз по течению, скользят по камням и исчезают в темноте.

      Затем помогла Пиппи добраться до нашего домика. Она всю дорогу плакала, благодарила меня за спасение и каялась в том, что не послушала моего совета. И еще пообещала написать, как только вернется домой в Кёльн.

      Пиппи забрали родители на следующий день. Судя по резкости их манер, сделали они это без особого удовольствия. Я проводила Пиппи, она махала мне в заднее окно родительской машины. Моя единственная подруга уехала.

      Весь оставшийся срок пребывания в лагере я держала ножницы под рукой. Но фокус с волосами сработал, и парни оставили меня в покое. Когда смена закончилась, половина девушек из моего отряда уехали домой, скрестив пальцы в надежде, что не забеременели. Мои яйцеклетки, к счастью, остались неоплодотворенными.

      Глава 4

      Кэролайн

      1939 год

      После вторжения Гитлера в Польшу царящие во всех консульствах Нью-Йорка предчувствия надвигающейся опасности превратились в панику чистой воды и захлестнули наш офис. Да еще Вашингтон расширил ограничения на получение виз, и попасть в Америку из Европы стало почти невыполнимой задачей. Франция тоже ввела ограничения. К ноябрю некоторые, чтобы оказаться первыми в очереди, несмотря на холод, ночевали в спальных мешках под окнами нашего офиса. Часто к моменту открытия очередь из граждан Франции, жаждущих скорее отбыть на родину, змеилась от нашей приемной через весь холл.

      Моя закадычная подруга Бетти Мерчант для визита с пожертвованиями выбрала серый день в конце ноября. Я попросила Пиа приготовить нам чай, который в результате так и не был приготовлен. Бетти в костюме букле цвета индиго от Скиапарелли, в шляпке с алыми и синими перьями и со свернутой в трубочку газетой под мышкой с трудом пробилась в мой кабинет. В одной руке она держала старый свадебный подарок от пары из Нью-Джерси – денежное дерево из шестидесяти долларовых купюр, которые были сложены в форме маленьких вееров и закреплены на деревянном основании. В другой руке у нее покачивалась пирамида из сложенных одна в другую обувных коробок.

      – Это для твоих французских детишек. – Бетти поставила денежное дерево на бювар у меня на столе. – Можно накупить консервированного молока.

      Приход подруги – всегда радость, но я выбивалась из графика, да и папок с делами был просто завал. По французской традиции наш офис закрывался на ланч с двенадцати тридцати до трех. В это время я ела за рабочим