Тайна старого городища. Константин Гурьев

с грядки.

      Обед в этом доме был особой церемонией, как видно, отработанной годами и доставляющей удовольствие не только своей неспешностью, но и тем, что хозяева демонстрировали наличие в доме своего, особого порядка.

      Овсянников, подойдя к столу последним, дождался, когда все взгляды сойдутся на нем, посмотрел на жену, потом на Воронова, но обратился будто бы к ней:

      – А что, хозяйка, не смочить ли нам горло перед обедом, а?

      Отвергать инициативу хозяина Воронову показалось неприличным, и он кивнул.

      Обедали неспешно.

      Жена Овсянникова, видимо по привычке, спросила, что интересного нашли, и учитель сразу же перевел разговор на Воронова и Ирму:

      – А вот нашел я новых помощников, людей увлеченных, из столицы, между прочим! Может, и помогут там какие-никакие следы отыскать. Мне-то в тамошние библиотеки да архивы не собраться никак.

      Жена едва вытерпела монолог мужа, всплескивая руками:

      – Из Москвы? Прямо из Москвы? Ой, как хоть вы там?

      И, не ожидая ответа, она стала знакомить их со своими взглядами на положение дел в Москве, России и мире в целом, пересказывая телевизионные выпуски новостей и аналитические программы, которыми так богато современное российское телевидение.

      Ирма время от времени пыталась отвечать на риторические вопросы хозяйки, а Воронов с хозяином дома сидели молча, понимая, что в данный момент их мнение тут никому не интересно.

      Только после обеда, когда они шли следом за Овсянниковым в его «келью восковую», он сказал:

      – Ей, конечно, трудно: целыми днями дома, поговорить не с кем. Так что вас ей не столько я привел, сколько провидение послало.

      «Келья восковая» оказалась домиком, сколоченным из толстых досок, хранящим прохладу даже в такой жаркий день.

      – У меня от жары, знаете ли, мозги слипаются, – с усмешкой признался Овсянников.

      Встав посреди домика, повел руками по сторонам:

      – Рассаживайтесь кому как удобно, будем знакомиться, гости дорогие.

      И, садясь в деревянное кресло у стола, предложил:

      – Я, пожалуй, по нескромности с себя начну. Чтобы вас не сковывать. Ирма, хоть и училась у меня, а только в качестве учителя и знает. А в последние годы тут такие дела интересные, что рассказывать о них надо с самого начала. Приехал я сюда в одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году из Города с дипломом тамошнего университета. Приехал уже в июле, хотя в направлении срок был указан в середине августа. А мне, по правде говоря, очень хотелось стать на ноги. До этого-то времени я все дома жил, с родителями. И вбил я себе в голову, будто герой Тургенева или Чернышевского, что пора мне уже самому служить народу, а не на шее родителей сидеть. Да и время-то, если помните, к этому подвигало! Горбачев, перестройка, новое мышление! Не знаю, как вы, а я верил во все это.

      Овсянников замолчал, и Воронову показалось, что он просто хочет успокоиться. Видимо, Михаил Сергеевич со своими новациями до сих пор сидел у него в печенках.

      – По диплому я «историк, преподаватель истории и обществоведения», и когда приехал,