Тайна старого городища. Константин Гурьев

были крохой, многие родители для своих дочерей – особенно, дочерей! – имена выбирали такие, знаете ли, с иностранным оттенком. Например, скажем, Эльвира или Изольда. Девочки потом, известное дело, мучились, другие имена себе для повседневности выдумывали, но это уже…

      Он, будто в бессилии, махнул рукой и сразу же вытянул ее вперед:

      – Ирма? Ирма!

      Ирма кивнула.

      – Ну, значит, еще не вполне склеротик, – кивнул хозяин дома. – А вы, простите, молодой человек?

      – Воронов. Алексей Леонидович Воронов. Друг Ирмы, – приподнялся Воронов.

      – Судя по ароматам, идущим от вас, вы оба курите, так что позволю себе предложить вам…

      Скорняков взял со стола деревянную шкатулку, наполненную сигаретами, поднес гостям.

      Пояснил:

      – Сам набиваю из разных табаков. Люблю, знаете ли, натуральный табак, а не нынешнюю химию. Пробуйте.

      После чего и сам сел, закурил.

      – Ну, полагаю, церемонии завершены – к делу! Хотелось бы узнать, зачем я вам понадобился. Да и вообще обо всем, что там произошло.

      Успокоившаяся в тиши кабинета Ирма не спеша, довольно подробно рассказала обо всем, что случилось, а Скорняков слушал, кивал и время от времени уточнял некоторые обстоятельства произошедшего.

      Длилось это около часа, но по окончании Скорняков поднял плечи:

      – Все равно не могу понять, я зачем вам понадобился.

      Он смотрел на Ирму, но ответил Воронов:

      – Вы должны понять и простить Ирму. Она, конечно, восприняла все, что случилось, близко к сердцу, до сих пор не может прийти в себя. Я это знаю точно, потому что мы всю ночь добирались сюда, и поведение Ирмы… Сами понимаете…

      Скорняков кивнул и хотел что-то сказать, но Воронов продолжал:

      – Конечно, она кое-что упустила, поэтому мне, как человеку постороннему, будет проще. Дело в том, что за несколько минут до смерти, точнее до убийства Ивана Герасимовича, мы его видели. Он спешил – как оказалось, навстречу своей смерти, – но подошел к нам и предупредил об опасности. Могу сказать, что в тот момент он это опасностью не считал.

      – Почему вы так думаете? – живо перебил Скорняков.

      – Если бы он думал об опасности, он рассказал бы нам больше. Это, во-первых. Во-вторых, он бы, не исключено, попросил помощи. Например, у меня, потому что я ему попался на пути. Во всяком случае, это было бы естественно. А он ни слова не сказал и ничем не показал свою тревогу.

      – Да, пожалуй, – согласился Скорняков.

      – Поскольку он ничего не сказал, мы с Ирмой подумали, что дело, которое обернулось смертью, было для Овсянникова довольно рядовым, привычным. Значит, с этим как-то связаны люди, ему известные.

      Воронов смотрел на хозяина дома, и тот согласился:

      – Да, вполне логичное соображение. А дальше? Я-то тут при чем?

      – А дальше все просто: мы с ним разговаривали только один раз, если иметь в виду долгую беседу, и я услышал от него лишь две фамилии. Вашу – в том числе. Теперь понятно? – снова спросил Воронов Скорнякова.

      – Да-да. Но логично и мое предположение, что вы сейчас назовете и второе имя, не так ли?

      Воронов,