Городская Ромашка. Ольга Кай

обратиться к ним, можно ли дать им время исправить ситуацию. А времени почти нет! Мертвые воды скоро заразят великие реки… Ты понимаешь, Ромашка? Сейчас вокруг города большая пустыня, и если ничего не делать, она будет расти и дальше, и расти очень быстро, с каждым годом все быстрее. Разве ты не замечаешь? Вы почти не видите солнца и звезд, у вас круглый год тепло и не бывает ветра.

      – Мы привыкли…

      – Вы привыкли! – Мирослав усмехнулся, и Ромашка, наконец, подняла взгляд. – В городе у вас действительно страшно, а то, что происходит за стеной из-за вас – еще страшнее. Но вы привыкли, вам не хочется ничего менять. Вами, как марионетками, управляет жалкая кучка нелюдей, а вы…

      Он встал и стер носком ботинка рисунок с пыльной ступени.

      – Через семь недель я должен вернуться домой и рассказать на совете обо всем, что здесь видел. И доказать, что у нас с вами еще есть шанс все изменить. Понимаешь, Ромашка?

      Ромашка не сразу смогла ответить.

      – Понимаю, – пробормотала она вдруг осипшим голосом. – Понимаю… Нелегко тебе придется на совете. Будешь доказывать, что черное – это белое?

      – Я не изменил решения. И сделаю все возможное, чтобы Совет принял нашу сторону. Я пока еще верю, что в городе есть люди, которым небезразлично то, что происходит.

      – Все еще веришь?

      – Да, Ромашка, пока верю. Хотя я все еще многого не понимаю…

      Уже смеркалось, когда Ромашка и Мирослав вышли из подъезда. Серое беззвездное небо куполом накрывало город. Девушка надеялась сегодня добраться домой без приключений, а то вдруг Мирослав все-таки разочаруется в людях? Жизнь в городе почти излечила его от излишней доверчивости и научила осторожничать, но вера в людей, в то, что до сердца каждого человека можно достучаться, осталась неизменной.

      В этот вечер Ромашка стояла на коленях пред распахнутым окном, лист бумаги и баночка с водой – на подоконнике. Сначала девушка нарисовала два дома, два черных дома, а потом… потом скомкала рисунок и бросила на пол промоченный акварелью комок. Взяла новый лист. Ромашка все еще сомневалась, с чего начать, и выходило, что без этих двух домов она никак обойтись не могла – хоть что-то на ее рисунке должно быть привычным, реальным. Вздохнув, Ромашка снова обмакнула кисть в черную краску и нарисовала крайние здания, но уделила им на листе намного меньше места. «Это как будто я забралась на крышу своего дома или еще выше», – решила девушка. Стену она рисовать не стала, вместо нее обозначила край города рвом. Ромашка не знала, как должна выглядеть ядовитая вода, но голубой краской ее рисовать уж точно не стоило. Жидкость во рву получилась желто-зелено-бурой, а за рвом девушка нарисовала мертвую землю. Мертвую, думала она, это значит без зелени, то есть пустыню, но не такую, где песок… Поэтому мертвая земля была у нее на рисунке красно-желтая, с темными трещинами, которые паутиной уходили к горизонту. А за мертвой землей – тут уж Ромашка не удержалась – высился зеленый холм с густым лесом у подножия, и все