Внучка берендеева. Летняя практика. Карина Демина

позволить отступить? Он постоял над следом сапога, четким и ясным, будто нарочно оставленным в мокрой глине, раздумывая, как поступить.

      Вернуться?

      Рассказать Архипу Полуэктовичу?

      Все одно тайны вскоре перестанут тайнами быть, так для чего маяться?

      – А я уж заждался, братец дорогой. – Ерема сидел на поваленной березе. Левую ногу согнул, правую свесил. Покачивает. В руке – ветка-хлыст, которой Ерема по голенищу сапога, в глине измазанного, хлопает. – Ну здравствуй, что ли. Обниматься не стану, извини. Может, обернешься? С человеком как-то проще разговаривать.

      Елисей покачал головой.

      Может, и проще.

      Да только и обмануть человека легче, чем волка.

      – Экий ты, братец, неподатливый. – Ерема укоризненно поцокал языком.

      Не Ерема.

      Тело его.

      Обличье.

      А вот запах изменился, едва уловимо, но…

      – Не поверил, значит? – Оно и не думало скрываться, голову наклонило, уставилось чужими равнодушными глазами. – Знаешь, как-то в прежней жизни не получалось у меня сталкиваться с волкодлаками… живьем чтобы… Дохлых-то привозили. Мне они представлялись тварями, разумом не обремененными. Да, живучие, хитрые… Но в конечном счете тупые… Может, просто умные на вилы не попадались, а?

      Елисей заворчал глухо.

      – Да, да… понимаю, беседа получается несколько односторонней, хотя вопросов у тебя много накопилось. Например, чем вы заслужили такое? Ничем. Увы, ситуация такова, что сам я являюсь ее заложником.

      Веточка хлестанула по ладони, сбивая комара.

      – Я делал то, что было велено. А кем велено, о том сказать не могу, хотя, поверь, с превеликим удовольствием снял бы с этого человека шкуру. Может, все-таки обернешься? Клянусь, не трону…

      Елисей ответил коротким рыком.

      – Да, да… братцу твоему я тоже клялся. И заметь, клятву исполнил! Я провел обряд… да, провел, в точности как было писано. Интересная магия, соединяет в себе и традиционные практики, и слегка – рунопись, и кое-что иное. Главное – обряд удался, верно?

      Ерема спрыгнул.

      И двигался он иначе. Легче. Мягче.

      – Не переживай, он жив. Я просто поставил на нем метку, которая позволила мне занять это тело. Ты бы знал, до чего неудобно это. Пока приспособишься, обживешь… Новое тело натирает, куда там сапогам. И еще душенька вечно недовольна. Вот братца твоего взять. Сам дурак. А мечется. Страдает… И кому это надобно? Точно не мне. И назад возвращаться – не вариант. Не один он такой умный. Ты присядь, Елисеюшка… или как тебя звать? Не говорит… Вцепился, будто те имена и вправду хоть что-то да значат. Раскрою тебе, это всего-навсего поверье дурное, что, зная имя, матерью данное, можно вред причинить.

      Он оскалился.

      Ерема никогда не улыбался вот так, чтобы улыбка была страшной. И ветка в руке хрустнула, переламываясь.

      – Вред можно и без имени причинить. Это дело недолгое… Присядь, сказал.

      И Елисей сел.

      Он и сидя в горло вцепится.

      Или нет? Это ведь Еремино горло тоже.

      – Сообразил? Вот так-то лучше. –