Черное солнце эросов. Фотис Тебризи

от того, что обошли конкурента, от перебора алкоголя, смога, секса, от кока-колы. Нам привычней умирать предписанной нам смертью. Заемной смертью, выкроенной по лекалам нынешней цивилизации. Ясно, что кроили ее вовсе не мы, как и собственную «сумрачную жизнь». Что ж, все же это не так нелепо и непонятно, как какая-то огненная смерть…

      Газели, летучие мыши, львы, змеи, бабочки, коты Фотиса – кортеж Орфея, растерзанного вакханками, голова которого и после смерти слагала стихи и пророчествовала. Сердце Шопена продолжает звучать, замурованное в колонну Варшавского костела. Вероятно, трещина мира проходит не только по сердцу, но и по всему телу поэта, которое расчленяется, как Озирис, разрывается на части, упав на турецкой или какой другой дороге. И делается это для того, чтобы в огненном становлении, воссоединившись заново, соединить собой весь остальной мир, разорвавший тебя на части, как свое собственное тело, и сделать это уже на том уровне, который недоступен распаду.

Андрей Тавров

      «На берегу Ты снасти сушишь, Боже…»

      На берегу Ты снасти сушишь, Боже,

      А я плыву в блистаньи гальки белой —

      С потоком холодящим мрачных дней.

      Все уловить меня пытаются, но тщетно.

      Увидев небо, я умру в Твоих руках,

      Как рыбка мелкая в песке морского брега.

      «Почему я так нечист? Скажи, не скрой…»

      Почему я так нечист? Скажи, не скрой!

      Лунный взгляд в жемчуга спрятал Свой,

      Падала роса на отроги, мотылек устал.

      Коснись его перстом, подобным утру,

      Роса почернела от черноты его крыльев.

      Высуши влагу… Хотя бы один полет!

      Душа нечиста, но трепещут крылья,

      Тоскующие по бесплотной ладони

      Саваофа, Спасителя мотыльков.

      «Плоть рвет душу мою…»

      Плоть рвет душу мою

      У цветущего Парадиза.

      И осыпаются розовые лепестки

      В надрывном пении саза.

      Отвернись, не смотри, Возлюбленный,

      Как хрустят кости робких струн,

      Рвущихся от неравной любви.

      «Не думайте, что умерла любовь…»

      Не думайте, что умерла любовь!

      Через три дня она восстанет:

      Мой череп жалкий лирой станет,

      И заблистает молний вновь

      Сияние в пустых глазницах.

      Улыбка Бога отразится

      В глазничных струнах, и весна

      Ворвется в панцирь черепахи,

      Где чистота начертит знаки

      Перстами горними Христа.

      «Я уже не тот, Господь…»

      Я уже не тот, Господь!

      Не впорхнет мотыльком в сердце эрос…

      Не качнется волною в груди огонь,

      Пылающий на цветах бессмертия…

      Я уже близок смерти!

      Я истлел от греховных бурь!

      Но любовь все гнездится в развалинах

      Так явственно, что смерть не страшна:

      Так орхидеи вцепились

      В