Фантазия в tempo rubato. Роман-трилогия о новейшем матриархате. Первая часть «Украденное время». Михаил Левин

под визги девчонок. Вместе с Фомичем и его укладчиком, они погрузили каждый третий, укатанный утренним комбайном сенный рулон в силосную телегу. Ночные бдения возле буржуйки в избе с расчетами, не подвели. В телегу поместилось ровно пятнадцать рулонов. Теперь нужно было «тикать».

      – Давай хуярь в лес!! – истошно кричал Фомич. – Там глуши!! А сам назад хуярь! Один, без трактора, хуеплет! Ну смотри у меня, сука! – Стой!! – вдруг заорал он снова. – Стой! Бля! Дай в кабину сяду! – Фомич, расстегнув фуфайку добежал до трактора Бориса, залез в кабину и плюхнулся рядом. Черное, дермантиновое, тракторное кресло страшно заскрипело и опустилось до самого пола. – Хуярь вперед! Между березами! Там встанем в ложбине! Ты места не знаешь ни хуя! Хуярь! Тут направо! Мудило!

      Нестеров резко оттянул правый рычаг, левой ногой держа педаль правой гусеницы на стопе, а правой газуя. Трактор, выстрелив очередной порцией грязи и сделав рытвину, бросился направо. Там, в глубокой и тихой ложбине, в перелеске, они остановились.

      – Глуши! Сука бля! Скоро приедет эта пизда! Засыпемся! Глуши! – истерил неопохмелившийся накануне и злющий Фомич.

      – Фом, не могу! Я-то заглушу! Не заведется он потом! Что делать-то, бля, будем?? – поймав волну Фомича, кричал Нестеров.

      – Глуши, сука!! Тут эту халайму слышно за сто килОметров! Глуши! Не боИсь, бля! Я запущу!

      – Под твою ответственность, Николай Фомич, еп твою мать, я вырубаю двигатель, – сбавив обороты, подвел итог Боря. Двигатель заглох.

      – Все. Хуярим на поле. Ждем эту пизду. Пиздоболишь ты с ней! НЕ забыл? Я молчу в тряпку.

      Ляксеевна приехала, как всегда. Около пяти. То есть вовремя. В черном, кургузом халате он слезла с лесенки синего колесного трактора. Как всегда, с какой-то тетрадкой и карандашом. Фомич демонстративно, перед ее носом, сорвав несколько огромных лопухов и сделав извиняющийся вид, направился в ближайшие кусты. Возле кустов он повернулся и моргал всеми имеющимися у него глазами, показывая Борису, что уже пора начинать с ней разговор.

      Укладчица в это время, переставляя ножки-столбики в чистых, коротких, зеленых, резиновых сапожках, шагала по полю и считала рулоны. Закончив считать, она погрузилась в свою тетрадь. Что-то там у нее не сходилось. Раз от раза она поднимала голову, шевелила губами и продолжала отмечать что-то карандашом. Здесь, будто бы случайно рядом появился Борис. Он подошел на полусогнутых ногах. Несвежие, брезентовые брюки, сложенные «гармошкой» в коленях и небрежно заправленные в сапоги, подчеркивали полусогнутость ног. Он так аккуратно посматривал на учетчицу и попыхивал вонючим «Беломором». Его тогдашняя душа, характер, врожденный и старательно взращенный артистизм превратили «мажора» и фарцовщика Боба в Борьку, в работника кормобригады и механизатора. А сам он купался в метаморфозах. В этом был весь он!

      – Здрасьте, Ольга Алексенна… – я… это… вчера-то… племяша-то вашего посмотрел… нет там ничего… спокойно все…