На освещенном снегу. Юлюс Келерас

достичь

      твоих ног, отдыхающих в запертой комнате

      иногда ты полна летних бабочек:

      они тоже снежинки, теплые, подвижные,

      зависающие на ветру будто снежная паутина,

      ты – тихий, приглушенный голос в их ледяных коридорах

      иногда ты восстаешь со старыми вещами,

      еще дремлющими в прихожей, вспоминаешь их,

      и они против воли на мгновение оживают —

      как ненадолго заведенный ребенком волчок

      иногда пытаешься вспомнить мое имя, свое

      лицо у моих губ, там, в другом времени,

      в другом зеркале, где не бывало черного снега,

      где бабочки могли счастливо жить из лета в лето

      ты есть то, что не повторяется и не увядает,

      но живет на свету, зреет в сумерках —

      высоко, на верхушке, – как никем не замеченный плод,

      и накануне зимы бесстрашно спускается в травы

> перевела Таисия Орал <

      IV

      девушки с вишнями губ

      Девушки с вишнями губ танцуют Начало. Неосторожно

      огонь менуэта поджигает тела, и зрители невольно

      отступают на шаг, боясь превратиться в пепел. Формы

      сменяются моментально: сдерживая трепетание, они

      превращаются в символ весны, несущий мир, и история

      утрачивает свою большую печать.

      Девушки с вишнями губ, хрупкие как ивы,

      теряют набедренные повязки, и зрители видят солнце,

      скользящее по их коленям. Божественные тела, благоухающие

      севером, не подходящие ни для одного анатомического атласа,

      ни для какой ниши, где обычно скучают

      гипсовые венеры, тоскующие по прозвищам и

      табаку. Девушки с темнеющими подглазьями танцуют

      жизнь: бокалы, наполненные минувшим, старые натюрморты,

      запах исхоженных в детстве болот. Ангелов, постаревшие

      вишенники, сумерки. И вот они кланяются публике. Однако

      точная копия лунного света умудряется так ловко обмануть

      наше зрение, что мы не в силах уловить перемену.

      Холод упраздняет все игры, запрещая

      музыку, телесное сияние, позволяя свет и красоту

      потреблять в минимальных количествах, сколько того требует

      закон. И история, распутница с выщипанными

      бровями, воображает, что победила природу:

      губы не пахнут вишней

> перевел Виталий Асовский <

      Петербург летом 1824 года

      церковные колокола вызванивают полдень,

      хотя небогатые жители предместий

      ловят рыбу в невских каналах и им всё еще

      снятся раздувшиеся утопленники: собаки

      и люди после наводнения прошлой зимой

      Мицкевич видит кричащих лавочников,

      на полупустых улицах торгующих сыром

      и колбасой, слышит кареты и брички, летящие

      по сугробам, девушек на Екатерининском проспекте —

      во флигелях, треплющихся крашеными языками

      он только что прибыл: в Вильнюсе, на Антуколе,

      еще со скрипом вращаются видавшие