Сва. Валерий Байдин

пока горечь поглубже разъест всё внутри. Каждый взгляд на вас двоих – глоток кислоты, столько горячей боли в груди и животе. Скоро там всё растворится, и меня пустой оболочкой унесёт в заледенелый город. Недолгая операция по выжиганию чувств. Нет, не выдержу больше. Слишком больно так – сразу. Лучше доболеть одному. Где-нибудь, как-нибудь. Всё, нет сил! Прощай!

      Сва рывком поднялся и пошёл к двери, у выхода обернулся, чтобы напоследок глянуть на Лави и на бывших друзей, махнуть им рукой и молча скрыться. Там, у порога, поймал её далёкий, пронзительно грустный взгляд. Лави по-прежнему сидела рядом с парнем, но была словно одна и неотрывно, умоляюще смотрела. Глазами и всем видом просила: «Не уходи!»

      Не зная, что делать, он прислонился к стене, опустил веки, дрожащими пальцами вынул пачку сигарет и тут услышал её отчётливый голос:

      – Народ, хочу спеть вам кое-что! Недавно сочинила. Называется «Двадцать лет». Короткая, хотите?

      – Свой новый сонг? Оф коос! Дави, Лави! – голоса гулко отозвались в подъезде.

      Она поднялась со ступенек, расчехлила гитару, села на единственном покалеченном стуле без спинки, отдала сигарету Точке и, глядя в пол, запела грустным, подсаженным от курева голосом:

                                  Двадцать лет!

                                  Нам вслед

                                  вторит «нет» и «нет»

                                  этот мир свой жестокий завет.

                                  Снова год

                                  пройдёт,

                                  сердце глупо ждёт,

                                  но весна никогда не придёт.

                                  Жизни жуть

                                  забудь,

                                  есть отсюда путь –

                                  в синеву ледяную нырнуть!

      Она едва перебирала струны замёрзшими пальцами и, казалось, всеми силами противилась тоске:

                                  Небосвод

                                  плывёт

                                  над кругами вод,

                                  и никто нас не позовёт.

                                  И не жаль,

                                  что вдаль

                                  унесёт февраль

                                  наших душ любовь и печаль,

                                  наших душ любовь и печаль…

      Сва подошёл ближе, встретился с Лави взглядом. Глаза её скорбно, без слёз блестели, больше обычного темнели зрачки, но в их глубине к нему метнулось прежнее горестное тепло. Она опустила веки и чуть заметно кивнула головой, будто говоря: «Понимаешь теперь?»

      – Всё так, – задумчиво промолвила Муазель.

      – Это ты о нас! Это… – Данетт бросилась к Лави, обняла её и