Шефы тоже плачут. Полина Рей

Орловский словно знает обо мне что-то, что доступно только ему. Например, как я стану корить себя, на чём свет стоит, когда останусь одна. И хочет избавить меня от этого. Несмотря на то, что я его едва не убила. Пожалуй, это самое суровое наказание для меня.

      − Андрей… − тяну я, и в моём голосе слышатся те нотки, которые кажутся несвойственными мне от слова «совсем».

      − Да, Пухляш?

      − Почему у нас с тобой всё так?

      Боже, нет. Мне совсем нельзя задавать ему этот вопрос. Там, в коридоре, его девушка, которая подходит Орловскому на все сто. Красивая, изящная, умная… впрочем, в последнем я сильно сомневаюсь. А я стою тут, рядом с парнем, которого знаю с самого детства, и задаю ему наиглупейший вопрос.

      − Как − так, Рита?

      Он впервые за очень долгое время называет меня по имени, и это совершенно запрещённый приём. За такое Орловского в принципе стоит приговорить к пожизненному сроку. Потому что это сбивает мою вселенную с привычной оси.

      − Странно. Не как у людей.

      − И тебе это не нравится?

      − А тебе?

      − Ответь первая.

      − Я… не знаю. Для меня это привычно.

      − Но ты всё равно задалась вопросом: «почему всё так?»

      − Именно.

      − Значит, привычное перестало тебя удовлетворять.

      − И сейчас у меня новый вопрос. С чего ты вдруг решил поднять эту тему?

      − Я? Кажется, поднять её решила именно ты.

      − Значит, тебя всё устраивает?

      − Дай подумать.

      Он делает вид, что крепко размышляет, а я уже знаю, что ничего хорошего не услышу. И точно − стоит только Орловскому «что-то решить», как он переводит на меня взгляд и произносит:

      − Меня всё полностью устраивает, если только ты прекратишь меня травить перцем халапеньо.

      Это настолько ожидаемо и одновременно неожиданно, что мне хочется истерически рассмеяться. Сама не пойму, почему вдруг начала ждать от Андрея какого-то иного ответа. Особенно сейчас − когда он лежит на больничной койке, где очутился исключительно благодаря моим стараниям.

      − Окей. Тогда договорились.

      Я вскидываю руки вверх, будто хочу сдаться, и Орловский смотрит на меня с непониманием в тёмных глазах.

      − Больше никакого перца − это раз. И два − нас обоих всё полностью устраивает.

      Почти добежав до двери в палату, я слышу окрик Андрея:

      − Пухляш…

      Впрочем, когда оказываюсь в коридоре, мне удаётся убедить себя в том, что услышанное мне привиделось.

      Он был прав. Прав на все сто. Я действительно начала изводиться сразу, едва оказалась в мнимой безопасности своей съёмной квартиры. Даже набрала номер матери, с которой мы общались не очень часто и довольно холодно, с чем я тоже свыклась давным-давно. В общем, делала что угодно, лишь бы не думать о том, что сказали мне тётя Таня и сам Орловский.

      И мысли об этом всё равно неизменно возвращались вновь. Ладно мать Андрея, которая считала, что её сын меня по-братски любит. С этим я даже могла бы согласиться, сделав поправку на то, что эта любовь в некотором роде