Шефы тоже плачут. Полина Рей

случается ужас, который я запоминаю на всю свою жизнь. Он роняет тарелку с недоеденным пирогом на пол, делает жадный глубокий вдох и хватается за горло.

      А я стою, как вкопанная и смотрю на Орловского, чувствуя, как моё тело парализует ужас. Всё это время Андрей не сводит взгляда с моего лица. И пытается схватить хоть глоток кислорода ртом.

      Но там всё не настолько остро! Не настолько, чтобы от одного кусочка он едва не задохнулся.

      − Господи, скорую! − кричит кто-то рядом со мной. − Скорую, срочно!

      Орловский оседает на диван, продолжает свои попытки сделать вдох. Меня отталкивают в сторону, суетятся вокруг Андрея.

      − Что ты положила в пирог? − кричит мне в ухо цапля. А может, это вовсе не она. Всё равно… Главное ответить, ведь это сможет хоть немного помочь Орловскому?

      − Халапеньо.

      − Какая же ты дура!

      И в этот момент я с ней полностью согласна.

      Я не знаю, как, но меня допускают посидеть в больничном коридоре. На самом крайнем стуле, где-то в сторонке от остальных, отправившихся вместе с Орловским сюда, в эти мрачные казённые стены. И я сижу, глядя на носки своих кед, почти не поднимая головы.

      Мне ужасно стыдно. Так стыдно, как не было даже тогда, когда я творила свои шалости. Например, выкрашивала лаком для ногтей шевелюру Андрея. Тогда мне было десять, сейчас в два с лишним раза больше, и шутки у меня теперь такие, что едва не довели Орловского до смерти.

      − Ты как? − интересуется тётя Таня, подсаживаясь ко мне.

      − Хочется сдохнуть. Особенно от вашего вопроса.

      − Глупости. Ты же не знала, что у Андрея аллергия именно на этот вид перца.

      − Не знала. Правда, не знала. Но если бы не дурацкое желание над ним подшутить…

      − Ну, ваши отношения всегда были такими… чему тут удивляться?

      И ведь не поспоришь. Даже отрицать, что у меня и Андрея в принципе были отношения − глупо. Какие-то больные и болезненные, но ведь были. С той самой секунды, когда я зарядила ему игрушкой в лоб.

      − Как он? − Я всё же отрываюсь от созерцания своей обуви и перевожу взгляд на тётю Таню, по пути цепляя глазами цаплю. Она смотрит на меня презрительно, и я её понимаю. Будь я на месте Милены, последний человек, которого я бы хотела здесь видеть − тот, который едва не отправил в морг её парня.

      − Нормально. Приступ сняли, но теперь − никакого халапеньо!

      Тётя Таня устало улыбается, я тоже предпринимаю попытку ответить ей взаимностью. Но получается как-то хреново.

      − Он просил тебя зайти к нему.

      − Кто?

      − Как − кто? Андрей.

      − Зачем?

      − Я не знаю.

      − Зато знаю я. Попробует прибить меня штативом для капельницы и будет прав.

      − Глупая. Он не сердится.

      − Почему?

      − Я же сказала, что он тебя любит.

      Очень хочется запротестовать. Но сейчас, когда меня гложет непереносимое чувство вины, я даже не пытаюсь этого сделать.

      − Значит, мне можно к нему зайти?

      − Нужно!

      Орловский