Дитя. Фиона Бартон

ланч с матерью.

      – Джуд приготовила чечевичную кассероль, – говорю я, и Пол издает смешок. Он-то знает, что я всегда терпеть не могла это блюдо.

      – Ну, как же без этого! И как тебе ее квартира?

      Тут мне приходится задуматься и напрячь память.

      – По стенам всякие драпировки, вокруг светильников тоже везде что-то болтается. Ей, наверное, мнится, будто это потертая роскошь старины, а на самом деле все это – задрипанное старье.

      Пол улыбается.

      – Далеко пришлось идти? – спрашивает и поднимает мои ступни себе на колени, чтобы отогреть.

      – Да, там от метро, наверно, несколько миль. Район съемных берлог и сомнительных лавок с бэушными холодильниками. Пока шла по ее улице, холодок по коже пробегал. Не представляю, почему она решила там поселиться.

      К северу от Темзы Джуд переехала уже много лет назад. Ее внезапно потянуло к переменам, как она мне это объяснила позднее, когда я решила наладить с ней отношения и сделала первый шаг к нашему примирению. Мы уже долгое время вообще никак с ней не общались, но, знаете, как все порой меняется, стоит принять радикальное решение. Окажись я предоставлена самой себе, весь мой гнев от того, что меня выперли из дома, наверное, довольно быстро бы развеялся. Но мне пришлось некоторое время жить у родителей Джуд, и бабушка при всякой возможности норовила доказать, какая из ее дочери плохая вышла мамаша. Заняв позицию полной враждебности, она всякий раз вешала трубку, когда звонила Джуд, чтобы та не могла со мной поговорить. «Это ради твоего же блага», – объясняла она мне. Так что к тому времени, когда я осталась на собственном попечении, между мной и матерью царило уже полное молчание.

      Естественно, все эти годы я думала о Джуд, порой пытаясь даже вообразить наше примирение. Я думала, увижу ее, когда не стало бабушки, однако давний конфликт между ней и родителями, видимо, так глубоко укоренился, что даже это скорбное событие не могло ничего уладить. Она не пришла на бабушкины похороны – равно как и на дедушкины, через год. Она, вероятно, не знала, что родители завещали ей какие-то деньги, и мне было любопытно, почувствует ли Джуд какие-то угрызения совести, когда получит письмо от их душеприказчика.

      Идею снова с ней связаться я временно оставила на потом. Несколько лет мне было просто не до матери, я то искала себе работу, то меняла жилье, перебиваясь как могла без малейшей поддержки. Потом был университет и Пол. Жизнь вроде бы вошла в нормальное русло. И я уже не представляла, что сказать Джуд при встрече.

      Лишь мое сорокалетие подвигло меня выйти с ней на связь.

      «Знаменательная дата, переломный рубеж», – сказал тогда Пол.

      Я целую вечность сидела над листом бумаги, не зная, что ей написать, как сказать «Здравствуй!» после двадцати четырех лет молчания. В конце концов я написала: «Дорогая Джуд, как ты поживаешь? Я много думала о тебе – вернее, о нас – и хотела бы снова с тобой повидаться. Я замужем, живу в Пиннере. Я пойму, если ты не захочешь меня видеть, но если все же решишь со мной связаться, пожалуйста, напиши мне или позвони. С любовью, Эмма». Да, я по-прежнему