Голубиная книга анархиста. Олег Ермаков

выпалил Вася со своего места.

      – До первой патрульной машины? – спросил Борис Юрьевич.

      – Я могу и в кузов лечь, – не отставал Мюсляй. – Буду все делать, навоз разгребать, дрова колоть, воду таскать, коров пасти, землю рыть.

      Борис Юрьевич приподнял ладонь, останавливая этот напор.

      – Ну, ну. Хорошо, звоните или приезжайте и поговорим.

      Мюсляй радостно улыбался, разевая широкий рот.

      – Договорились, командир. Заметано. Буду. Ждите! Пока-пока! – крикнул он уже Васе, пригибаясь, черно заглядывая сквозь стекло и взмахивая крупной пятерней с грязными ногтями.

      И джип отъехал.

      – Знакомый? – спросил Борис Юрьевич, выруливая на дорогу.

      – Дерьмо! Зараза! – отозвался тут же Вася.

      Борис Юрьевич удивленно посмотрел на него.

      – Прицепился, откуда-то вылез, из какой-то помойки, нищеброд, бомж, моральный калека.

      – Да?

      – Да! По всему видно – сволочь отъявленная, – продолжал горячиться Вася. – Он вам всю ферму разворует.

      – Хм… Да тут такое дело, – проговорил Борис Юрьевич, – приличные-то люди не идут. Не хотят ни хрена на земле работать. Разучились.

      – Еще бы, – тут же подхватил Вася, – как однажды выразился Лукашенко: крестьян давили-давили, яйца и пропали.

      Борис Юрьевич рассмеялся.

      – Лукашенко?

      – Ну или Черномырдин, – ответил Вася. – Два сапога пара.

      – Но в точку. Ведь так и есть! – воскликнул Борис Юрьевич. – Какой, например, Эдик крестьянин? Он строитель. Или, допустим, я. Авиаинженер.

      – Вы? – удивился Вася.

      – Да.

      – Вот это да. Что же вас привело?..

      – Мечта.

      – О земле?

      – О свободе. Просел наш авиазавод, совершил жесткую посадку, сломал шасси, переломал крыло, а то и оба сразу. И все. Я в эту сферу и подался с мечтой о свободе. Ну, мол, как это обычно говорится в кино и книжках. Небо – свобода.

      – А у меня – море, – сказал Вася.

      – А у меня теперь – земля, – откликнулся Борис Юрьевич, ведя машину.

      – «Земля и воля», была такая народническая организация, – сказал Вася. – А еще «Хлеб и воля», труд Петра Алексеевича Кропоткина.

      – Террористы, – откликнулся Борис Юрьевич, снова с интересом взглядывая на Васю.

      – Ну нет, сначала готовили революцию, крестьянскую, – сказал Вася. – Да либералы, как обычно, начали мямлить, ссылаться на реформы, молиться на прогрессивные тенденции, зараза. И все провалили.

      – Революция все равно случилась, – напомнил Борис Юрьевич.

      – Уже не та. А у «Земли и воли» программа была проста: анархия и коллективизм. В семнадцатом году власть перехватили… как в «Маугли». Волки охотились, а Шерхан прыгнул и сбил вожака, того и сместили. Власть перехватили шерхановцы да шакалы.

      Борис Юрьевич посматривал на Васю, словно впервые видел, и, посмеиваясь, качал головой.

      – Потом этот оскал Шерхана, зараза, все увидели: кровавые решетки ГУЛАГа, – продолжал Вася. – Вот вам воля. А хлеб? Страна полей голодала. Украинцы на улицах помирали, как собаки.

      – Голодомор?

      – Голодомир, –