Голубиная книга анархиста. Олег Ермаков

в знак протеста. Хыхыхыхых…

      – Гора… фотик… камера… – бормотала Валя.

      – Да это мне тот фотограф дал кличку – Фуджи, потому что люблю фотики этой фирмы. А я ему дал кличку Никкор, он любитель «Никона». Свадьбы снимает.

      – А ты?

      – Я? Нет. Я так… свободный художник. Любитель.

      – А кем ты работал?

      – Хыхыхыхых!.. Хыхыхых!.. – Вася зашелся своим смехом. – А ты?..

      – Я-а-а? – изумленно спросила Валя.

      – Ты, ты, ты.

      Она не отвечала.

      – Тоже, как видно, свободный художник, художница, – заметил Вася.

      – Фуй, как жарко, – сказала повеселевшая Валя, стаскивая свитер, потом и темно-голубые штаны толстые спортивные со светло-синими лампасами, трико, две рубашки, пока не осталась в одних трусиках и черной футболке. – Счас бы закурить сигаретку.

      – Да ну, – возразил Вася, – развешивать сеть для рака. Легкие и будут такой сетью – обязательно поймаешь. Моя тетка курила, как героиня Гарика Сукачева, только не трубку, а папиросы все. И ей отрезали легкое. А она все равно курила. Ну и в одно легкое набилось порядочно этих с клешнями, задушили ее. Нет. Мне воздух нравится! Синее небо…

      – А на Соборной же горе ты курил? – напомнила Валя.

      – Чтобы согреться, расслабиться, – сказал Вася. – Ну… сам не знаю зачем. Ты закурила, тогда и я. Так просто… А вообще не курю.

      Вася уже плохо различал ответ Вали. Она еще что-то говорила, ерзала на кровати, скрипела пружинами.

      Набрел в солнечный и заснеженный день на заросли шиповника за холмами. «Одет в рубище, но за пазухой нефрит», – проговорил кто-то.

      Сполохи алых плодов в зарослях шиповника и были похожи на блики печные. А дао и есть плавильная печь, где одно перетекает в другое. А вообще эти заросли напоминали какой-то сад. И я снова подумал о Чжуанцзы. Ведь он служил смотрителем сада. Озирался. Не появится ли? Кто-то же сказал про нефрит и рубище. Не появится ли садовник? Чжуанцзы. Он же и служил смотрителем сада… только какого-то другого. А потом и эту должность бросил, чтобы спокойно скитаться по Поднебесной в заплатанной одежде из грубого холста, в сандалиях, подвязанных веревкой. Хо-хо!.. Бедность, а не рабство.

      Но когда вышел на мост, то увидел, что льда нет, совсем нет, вот удивительно-то, правда. Стал смотреть. А в воде резвятся рыбки. Вот радость! Хых!..

      – Ты же не рыба, откуда тебе знать? – cнова спросил кто-то.

      И тогда возмущение охватило меня и предчувствие какого-то счастья.

      И я сказал в воздух:

      – Но я и не шиповник, а знаю его радость!

      Хы-хы-хы… Хы-хы-хы…

      Вася заворочался, всхрапнул и разбудил Валю. Она привстала, озираясь, и снова уронила голову.

      …Капает. Кап-кап-кап… То ли дождь, то ли с деревьев. Сыро. А в домике хорошо, сухо, тепло, ах, ах, как хорошо!.. Но… Но кто-то дергает угол. Ну? Ну?.. Лень посмотреть, так устала, что до сих пор не хочется лишний раз…Так устала убегать, все убегала по снегу, по снегу. Ладно, привстала, смотрю в оконце. Никого. И внезапно замечаю дырку. В моем новом легком домике. Ах да! вечером перед оконцем торчали две жабы. Две, две,