Голубиная книга анархиста. Олег Ермаков

каркали вороны. Жизнь была полна тоски и зимней безысходности. Ну, то есть пейзаж… А значит, и жизнь. Вася поежился, бормоча свое: «Проклятье, дерьмо, зараза».

      В вагончике

      В вагончике воздух снова настыл. Валя сидела, закутавшись в свое и Васино одеяло.

      – Вот блин! – воскликнул Вася. – Ты хотя бы печку топила. И чего мое одеяло стащила?

      – А что, Фуджик? Что? Нельзя, да? Тебе жалко? Жалко?

      – Не жалко…

      – А я знаю, ты не жадный!

      – Откуда ты меня знаешь? Мы знакомы второй день… Хм. – Вася сам был удивлен.

      – Знаю, вижу.

      – А вот и не знаешь, – отрезал Вася, ставя коробку на стол и раскрывая ее.

      Сразу пахнуло вкусно. В коробке, оказывается, были отделения: для хлеба, для супа, для картошки и жареной колбасы.

      Валя потянула носом и откинула одеяла.

      – Ой, вкуснотища-то какая у тебя!..

      – Только не для тебя, ясно? – строго спросил Вася. – Нюхать можешь, конечно, сколько влезет. А есть я буду один. Ибо сказано твоим Антизаратустрой: кто не работает, тот не ест.

      Валя хлопала глазами.

      – Васечка, Фуджик… – лепетала она. – Говорится и по-другому: «Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды?» Вот как. А еще и так: «Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?» Это любимые речи Мартыновны, про птиц особенно. И все у нас это любили, такие-то слова. Даже Мюсляй, нехристь, повторял, что ага, ага, мы как птицы небесные, пусть и подают нам, голубей же кормят батонами.

      Вася безжалостно принялся есть. На ясные карие глаза Вали навернулись слезы.

      – Ва-а-ся-а… ты же не такой злой, ты же лучше, зачем так-то себя уродоваешь?

      – Ладно. На этот раз так и быть, – сказал Вася. – Иди в зеленый дом с желтыми окошками. Там бабка Васильевна тебя ждет. Но учти, не пойдешь со мной в шеды – ничего больше не получишь.

      – Пойду, пойду, – бормотала Валя, торопливо обуваясь. – В шведы, так в шведы, с тобой куда хошь.

      – Хыхыхыхх! – засмеялся Вася. – Хыхыхыхх!.. Засел у тебя в голове север.

      Валя вышла из вагончика, но тут же вернулась.

      – А что ей сказать? От кого я? От тебя?

      – От себя. Мы в работниках с тобой у фермера Бориса Юрьевича. Вот и все. По пять тысяч нам будут платить, да еще кормежка. Чем плохо? К половодью получим тысяч десять да и отчалим. Главное, здесь документов не требуют.

      Валя снова исчезла, но опять показалась.

      – Фасечка, а может, ты за моей коробкой сходишь? Ну? Нууу? А то я боюся. А потом уже вместе будем ходить. Обещаю, обещаю, обещаю. Но не клянусь.

      Вася перестал есть.

      – Почему это?

      – А потому. Потому что от лукавого. И надо только говорить: да и нет, но не клясться. Грех клясться. И небом грех, и Иерусалимом. И даже своей головой нельзя. Потому как не сделать ни одного волоса самому ни белым, ни черным…

      – А рыжим? – спросил Вася.

      – Он все может.

      – Кто,