Так становятся звёздами. Екатерина Оленева

и стрекоз.

      «Отступать поздно», – упрямо вздёрнула она подбородок, заставляя себя выпрямить спину и сделать шаг вперёд. – «Нужно осуществить задуманное. Выполнить то, ради чего пришла».

      Мелодично пели флейты. На мозаичных плитах внутреннего двора танцевали девушки в белоснежных платьях из воздушного, как эфир, материала, с лавровыми венками на завитых в локоны волосах. Их ножки в мягких туфельках беззвучно порхали, словно они в самом деле были бесплотными духами. Руки синхронно взлетали, как крылья ангелов.

      Гаитэ отыскала взглядом императора. Алонсон стоял на галерее второго этажа, рука об руку с дочерью, любуясь балетом. Нарушить счастливое уединение отца и дочери не представлялось возможным. Самым естественным было бы заговорить с императором во время танца, однако подгадать момент, когда, как бы между прочим, при перемене фигур, их руки встретились бы, оказалось непросто. Но, будучи упрямой, упорной и предусмотрительной, Гаитэ справилась.

      Подняв глаза, она встретилась взглядом с чёрными глазами императора. Его сходство с младшим сыном было просто поразительно.

      – Душенька моя! Вы столь красивы, что против воли взгляд весь вечер обращается к вам, – отвесил он комплимент Гаитэ.

      Несмотря на далеко не юные годы, Алонсон Фальконэ сохранил шарм и мужскую привлекательность. Недаром о его успехе у женщин ходили легенды.

      – Прелестница! Доставьте мне удовольствие – назовите своё имя. Как не стараюсь угадать, кто скрыт под маской, память бессильна. Никак не могу вас вспомнить.

      – На самом деле сложно вспомнить того, кого видишь впервые, – улыбнулась Гаитэ.

      – До сих пор пленительная звезда предпочитала светить в другом месте? Что ж! Я искренне рад, что вы, наконец, озарили своим сиянием и мой дворец тоже.

      Гаитэ вздохнула, понимая, что тягаться куртуазностью речей не имеет смысла:

      – Боюсь, как только Ваше Величество узнает кто перед ним, мой свет в его глазах померкнет.

      Она опустила маску, с испугом и надеждой взирая на императора, но, видимо, сходство с матерью было отнюдь не так велико, как в том пытались убедить её льстецы. По-крайней мере, Алонсо её не узнал.

      – Что вы хотите этим сказать, душенька?

      – Хочу сказать, что осознаю всю неуместность нашей встречи здесь, на балу, и понимаю, что могу вызвать ваш гнев, ваше величество, но у меня не было иного способа встретиться с вами.

      – Я всё ещё не понимаю?

      – Моё имя Гаитэ Рейвдэйл, – представилась с сильно бьющимся сердцем. – Я дочь герцогини Рейвдэйлской.

      Выражение императорского лица мгновенно изменилось. Благость стекла с него, как с гуся вода. Оно сделалось жёстким и холодным, как у идола. От милостивой улыбки не осталось и следа.

      «Ну вот и всё, – обречённо пронеслось в голове Гаитэ. – Сейчас он велит заточить меня в крепость. А на рассвете обезглавит. Или четвертует. А, может быть, отдаст приказ отправить на костёр, как еретичку? Вот только не это!».

      – Отец? – возник из толпы Сезар, глядя на Гаитэ с инквизиторской подозрительностью. – Всё в порядке?

      У