Конец Смуты. Иван Оченков

с ним ратники стали богаче на полтину, а сам он – на рубль. Учитывая, что годового жалованья ему полагалось всего десять рублей, дар был довольно щедр.

      На другой день сотник отправил Федьку вместе с прочими, включая холопов из разбойников, к рейтарам, и они целый день объезжали улицы и рынки, наблюдая за порядком. Боярскому сыну было чудно, что с одними татями должно имать других, но он помалкивал. Сам же Корнилий, отобрав самых ловких из своих подчиненных, куда-то усвистал, не говоря никому зачем. Караул в тот день прошел на редкость спокойно, разве что один купчина поднял крик, что ему подсунули фальшивое серебро. Царевы ратники тут же окружили купца и покупателя, которых потом сдали подоспевшим ярыжкам из Разбойного приказа. Сотник заявился только на следующий день и тут же велел Федору одеться понаряднее и идти с ним в кремль. Когда они, спешившись у заставы, вышли к Ивановской площади, там уже толпился народ, слушавший царский указ о подготовке похода на Коломну.

      – Ништо, успели… – непонятно буркнул Михальский, но пояснять маявшемуся от любопытства Федьке ничего не стал.

      Тем временем глашатай, закончив чтение одного указа, перешел у следующему:

      – Великий государь, царь и великий князь Иван Федорович за верную службу жалует своих холопов! – громко выкрикнул дьяк.

      Собравшиеся оживились и стали подвигаться ближе к читающему царский указ.

      – Царевичу Сибирскому Арслану, за многие службы три сорока соболей, сто рублей сверх жалованья и шубу с царского плеча. Князю Енгалычеву сорок соболей и пятьдесят рублей и серебряный кубок…

      Выкрикиваемые люди выходили из толпы, и царские приставы вручали им царские награды.

      – Вовремя татары пришли, – непонятным тоном проговорил сотник, – видать, станет Арслан царем касимовским.

      Тем временем глашатай от князей и бояр перешел к служилым людям поменьше.

      – Стольнику Никите Лопухину государь жалует сорок соболей и ковш серебряный да велит ведать ему стремянным стрелецким полком и быть в оном полку головою. Стрелецкого сотника Анисима Пушкарева, за многие службы, государь жалует штукою сукна и десятью рублями денег сверх жалованья и велит ему быть полуголовой того же полка и службу править как и прежде.

      – Вот и Анисим выслужился, – снова подал голос Корнилий, – да ты слушай, а не ртом ворон лови, бестолочь!

      – Боярскому сыну Федьке Панину, за ведомые государю заслуги, жалуется пять рублей деньгами сверх жалованья и штука сукна! – прокричал дьяк.

      Подталкиваемый сотником парень на негнущихся ногах вышел вперед и получил от стоящего рядом подьячего приказа Большой казны все ему причитающееся.

      – Ну что, сын боярский, – с усмешкой обратился к нему Михальский, когда они вместе вышли из толпы и направились к коновязи, – с тебя причитается.

      – За тем дело не станет, – солидно, как ему показалось, отвечал Федор, – хоть сейчас пойдем…

      – Сейчас не надо, нам