Дочки-матери. Maxime

до заброшенной остановки, от которой до дач оставалось пройти чуть меньше километра.

      Вероника, последней выпрыгнувшая из мигом укатившего уазика, присвистнула от культурного шока. Вокруг стояла лесная непроходимая глушь. Смеркалось.

      – Мальчики здесь есть, или только ваши папы и медведи?

      Девчонки опять заржали.

      – А тебе всё мальчиков подавай, – Настя смирилась с тем, что будет весело, шмыгала носиком, изображая недовольную цацу. – Угомонись ты наконец.

      – Ты ведь меня знаешь, я без мужского внимания, как роза без воды: начинаю чахнуть.

      Они выдвинулись медленным шагом в сторону дач. Утрамбованная дорожка уходила в лесную чащу.

      – Будет тебе внимание, ты только не слишком усердствуй, – Настя вздохнула с облегчением. Теперь, когда, казалось, смеяться можно сколько угодно, смеяться вдруг расхотелось. Лес давил тишиной осуждения.

      – А чё так? завидуешь? – Вероника продавливала вопрос с мальчиками, пусть и взрослыми.

      – Ага, завидую.

      – Завидуешь!

      – Делать мне больше нечего.

      Они зашли в лес, прошли по дорожке несколько сот метров. С левой стороны начались дачи, заблестели жестяные коньки крыш в лучах заходящего солнца. Настя прошла немного вперёд, и Вероника, поотстав с Катей, переключилась на допрос младшей сестицы:

      – А чей папа красивее: твой или Настин? – спросила она то ли в шутку, то ли всерьёз.

      – Да они оба красивые, – Катя усмехнулась.

      – Твой ведь папа не женат, кажется? – продолжала куралесить Вероника.

      – Да, он недавно развёлся.

      – Зачем люди женятся, не понимаю. А потом разводятся. Как твоего папу, кстати, зовут?

      – Андрей Владимирович.

      – Андрей-воробей, – повторила Вероника зачарованно. – Был у меня один Андрюша. Член, как у воробья. Два сантиметра, не больше. Я так смеялась, когда в первый раз его голым увидела. Думала со смеху лопну. А он обиделся и ушёл. Твой папаша, надеюсь, не такой?

      – Нет, у него с этим всё в порядке, – Катя нахмурилась. Ещё не хватало, чтобы Вероника при ней оскорбляла достоинство отца.

      – Опаньки! – всплеснула руками Вероника. – А ты откуда знаешь?

      – Ну так, – Катя вдруг осознала, что допустила оплошность.

      «Язык мой – враг мой!» – корила она себя, вспоминая заученную в своё время поговорку, из которой так и не смогла извлечь урок.

      – Видела, что ли?

      – Нет, Настя видела, – Катя заплеталась в мыслях. Что бы такое ответить, чтобы не выставить себя дурой болтливой.

      – Ничего себе! – Вероника опять вытаращила глазёнки по монете.

      – А ты за моим папой подсматривала, так что нечего рассказывать, – Настя, слышавшая весь разговор, замедлила шаг и теперь возвращала должок.

      – Я смотрю, вы здесь не скучаете, – Вероника, довольно ухмыляясь, натягивала шлейки рюкзачка.

      Настя с Катей хихикали, переглядываясь.

      – Да, – Катя вдруг вспомнила очень важную