Наблюдательный отряд. Дарья Плещеева

такая…

      Поужинав, Енисеев ушел, а Лабрюйер вернулся в фотографическое заведение. Там было пусто, куда подевался Хорь – непонятно. Забравшись в лабораторию, Лабрюйер опять достал Наташино письмо и опять задумался: ну, что на такое отвечать?

      Единственная умная мысль была – посоветоваться с Ольгой Ливановой. Ольга – молодая дама, счастливая жена и мать, Наташу знает уже очень давно, и как принято говорить с образованными молодыми дамами – тоже знает. Но как это устроить?

      Время было позднее, Лабрюйер пошел домой и на лестнице возле своей двери обнаружил Хоря – в штанах и рубахе, на плечи накинуто дамское широкое пальто. Хорь сидел на ступеньках и курил изумительно вонючую папиросу.

      – Ты тоже считаешь, что я разгильдяй и слепая курица? – спросил Хорь.

      – Ничего я не считаю. И никто так не считает.

      – Горностай! Я же вижу! Он так смотрит! Сразу понятно, что он о тебе думает!

      – Он иначе смотреть не умеет.

      Лабрюйер отпер дверь, вошел в прихожую, обернулся.

      – Тебе письменное приглашение? Золотыми чернилами и с виньетками? – полюбопытствовал он.

      Хорь молча поднялся, погасил папиросу и вошел в Лабрюйерово жилище.

      – Я должен как-то оправдаться. Он должен понять, понимаешь?.. И все должны понять! Если меня сейчас отправят в столицу, я застрелюсь.

      – Почему вдруг?

      – Потому что когда суд чести – виноватый обязан застрелиться.

      – Какой еще суд чести?

      – Офицерский.

      Тут Лабрюйер впервые подумал, что весь наблюдательный отряд – офицеры. Жандармское прошлое Енисеева не было для него тайной, а вот что Хорь тоже имеет какое-то звание – раньше и на ум не брело.

      – Тебя что, осудили?

      – Я сам себя осудил. Я знаю, почему это все случилось. Вот, полюбуйся!

      Хорь неожиданно достал револьвер.

      – Ты что, с ума сошел?! – заорал Лабрюйер. – Покойника мне тут еще не хватало!

      Хорь вытянул руку, словно целясь в Лабрюйера.

      – Видишь? – спросил он. – Видишь?! А если бы из-за меня Барсук погиб?!

      Рука дрожала.

      – Дурака я вижу!

      Лабрюйер шарахнулся в сторону, кинулся на Хоря, с хваткой опытного полицейского агента скрутил его и отнял револьвер.

      – Институтка! Истеричка! – крикнул он. – Барынька с нервами! Подергайся мне еще!

      Для надежности он уложил Хоря на пол лицом вниз и еще прижал коленом между лопаток. Продержав его так с минуту, Лабрюйер поднялся и ушел в комнату, оставив открытыми все двери – в том числе и на лестницу.

      Хорь встал, постоял и тоже вошел в комнату.

      – Истерик больше не будет, – сказал он. – Я знаю, что я должен делать.

      – Вот и замечательно.

      – Где мой револьвер?

      – Завтра отдам. Он тебе ночью не нужен. Иди спать.

      Хорь постоял, помолчал и ушел.

      Лабрюйер запер за ним дверь и крепко задумался. Было уже не до любовной переписки. Он видел – Хорь не выдержал напряжения. Да и куда ему – кажись, двадцать два года