Наблюдательный отряд. Дарья Плещеева

в ночь выхожу. Когда приду – сам не знаю. Может, утром, может, днем. Сейчас прилягу. Может, удастся поспать…

      Хорь посмотрел в окошко, на улице уже почти стемнело, и Лабрюйер понял этот взгляд: темнота способствует сну, это прекрасно.

      – Для меня будут распоряжения? – спросил Лабрюйер.

      – Да, конечно. Если я в течение суток, считая от сего часа, не дам о себе знать, пошлешь Пичу… где карандаш?.. Я напишу адрес, это – комната, которую снимает Барсук в Задвинье, мы можем быть там. На самый крайний случай… ну… в общем, пойдешь в Александроневский храм и закажешь сорокоуст за упокой души воина Дмитрия с дружиною.

      – Дмитрий – это ты?

      – Я. Телефонируешь в столицу, уйдешь отсюда, все оставишь на Круминей, снимешь жилье где-нибудь на окраине и будешь ждать другого наблюдательного отряда.

      – Что вы собрались делать?

      – Есть подозрение, что наши приятели из Эвиденцбюро ночью заберутся в дирекцию «Мотора», чтобы покопаться в чертежах и документах. Есть подозреваемый, который их впустит. Дыра в заборе даже подготовлена!

      – Хорь, эта дыра была там всегда.

      – Почем ты знаешь?

      – Закон природы, Хорь. Ты завод, фабрику или мастерскую хоть двухсаженной каменной стеной обнеси и роту сторожей приставь – круглосуточно вокруг ходить, а дыра будет. По-моему, она самозарождается разом с забором. И все рабочие будут о ней знать, даже мастера, и никто не проболтается.

      – Почему?

      – Потому что – кормилица! Они через эту дыру всякое добро из цехов таскают и к знакомым скупщикам несут.

      – Значит, в этом деле могут участвовать и рабочие?

      – Конечно, могут, – смутно представляя себе, как наблюдательный отряд вышел на след злоумышленников, ответил Лабрюйер. – Рабочего, Хорь, обольстить легко. Они после пятого года еще не угомонились толком. Все им свобода, равенство и братство мерещатся.

      – Но ведь будут когда-нибудь свобода, равенство и братство? – неуверенно спросил Хорь.

      – Разве что на том свете. Вот какое у меня равенство с Минни и Вилли? Какое братство у директора завода со слесарем? И какая, к черту, свобода, когда ты зависишь даже от булочника? Не испечет он хлеба – и сиди со своей свободой голодный.

      – Но вот Робинзон Крузо сумел же все на острове устроить. И не голодал!

      – Он только и мечтал, чтобы обменять свою свободу вместе с устройством на самую жалкую комнатенку в Лондоне…

      Хорь не ответил, а молча пошел в закуток, где было оборудовано ложе.

      Лабрюйер сел с Яном проверять книгу заказов. Для съемки нужен дневной свет, никто не придет в фотографическое заведение в потемках. Разобравшись с книгой, Лабрюйер отправил Яна домой и сел вычерчивать схему своего розыска, отмечая живых пустыми кружочками. А мертвых – заштрихованными. Мыслительной работе помешала госпожа Круминь, решившая, что сейчас самое время вымыть в салоне полы.

      – А у семейства Краузе совесть нечиста! – вдруг объявила она.

      – Какого такого Краузе?

      – Того