Капкан на принцессу. Книга третья. Ирина Костина

створку, давая доступ свежего воздуха. Видя, что тот отдышался, продолжал:

      – Анну-то я вожжами выпорол дома. В театры для неё теперь дорога закрыта раз и навсегда, хоть она и клялась меня слёзно, что ничего, кроме кокетства, себе не позволила. И умоляла не выдавать её сестрицу. Ну, да я ей в том слова не давал. И считаю своей прямой обязанностью Вас, Никита Юрьевич, упредить. Потому, как на кону фамильная честь и Ваша и моя. Хоть при дворе и позволительно нынче иметь фаворитов, да одно дело, если этот фаворит – влиятельный при дворе вельможа. И совсем другое дело, если это актеришка безродный, всё одно, что холоп. Вы со мной согласны?

      Трубецкой кивнул, еле сдерживая гнев:

      – Павел Иванович, кто-нибудь, кроме Вас, знает об этом казусе?

      – Могу Вас заверить, Никита Юрьевич, я не обмолвился никому ни единым словом.

      – Благодарю Вас.

      дом князя Н. Ю. Трубецкого

      Трубецкой примчался домой на взводе. У крыльца стояла приготовленная к прогулке карета, запряжённая парой лошадей.

      – Кто распорядился насчёт выезда? – крикнул разгневанный князь вознице.

      – Настасья Гавриловна.

      – А ну, распрягай! И ставь карету в ангар!

      – Как же так?

      – Говорю тебе, распрягай!

      – Так ведь барыня велела…

      – Где она сама?!

      Тот пожал плечами. Но дворецкий услужливо сообщил:

      – Княгиня у себя в комнате. Изволят одеваться.

      Никита Юрьевич грубо оттолкнул с дороги слугу и устремился бегом по лестнице на второй этаж. И, запыхавшись, ворвался в покои супруги.

      Княгиня Трубецкая повязывала перед зеркалом ленту на шляпке. На ней было недавно купленное платье из дама светло-лилового оттенка, отороченное золотым позументом. На шее и на запястьях сверкали фамильные бриллианты. Над верхней губой призывно красовалась мушка в виде сердечка. В комнате стоял душный запах разбрызганного французского парфюма.

      – Далеко ли намереваетесь отбыть, Настасья Гавриловна? – вызывающе заявил супруг прямо с порога.

      Она даже не обернулась, старательно поправляя шёлковый бант на шее:

      – Вы разве позабыли? Я давеча извещала Вас, что нынче вечером еду в театр.

      – Ах, в театр?! Так вот! Никуда Вы не едете!

      Трубецкой принял решительную позу. Супруга с насмешливым недоумением обернулась:

      – Что?

      – Я сказал, Вы останетесь дома!

      – Никита Юрьевич, что на Вас нашло, право?

      – На меня?! – рявкнул он, покрываясь багровыми пятнами, – Я Вам сейчас объясню!

      – Уж будьте так любезны. И покороче. Меня ждёт карета.

      – Уже не ждёт. Я распорядился распрячь лошадей.

      Настасья Гавриловна впервые за время диалога взглянула на супруга внимательно:

      – Что это значит?

      – Это значит, что отныне Вы не ездите в театр! Ни с Лопухиной, ни с кем бы, то не было другим!

      – Какая муха Вас укусила?

      – Учтите!