Домой. Ольга Шумкова

есть, наверное?

      Учитель вдруг издал какой-то странный звук – как будто всхлипнул. Дети испуганно примолкли. Учитель оглядел их и с трудом заговорил:

      – Да, он был ранен. Он вернулся домой без обеих ног… и он ничего не видит.

      Володя почувствовал, как бешено бьется сердце, а в животе противно дрожит. Рядом кто-то всхлипнул. Учитель отвернулся к стене, его плечи вздрагивали. Потом он овладел собой:

      – Вот такая грустная история, дети. Ну что же, решайте задачу.

      Урок прошел кое-как. Володя никак не мог унять дрожь, он смотрел на задачу, не понимая смысла. Наконец прозвенел звонок, и учитель быстро ушел.

      Дети сидели притихшие. Шурка неуверенно выговорил:

      – Зато он герой.

      – Но… ничего же не видит. И без ног.

      Володя закрыл глаза. Как это – ничего не видеть… никогда, ничего, не видеть родителей, дом, речку, лес… Темнота, кругом всегда одна темнота! А как ходить – наощупь? И тут дошло – и ходить Витя тоже не может. Захотелось плакать, но как плакать при всем классе?

      Остальные уроки прошли кое-как. О произошедшем уже знала вся гимназия, на переменах перешептывались:

      – Но ведь он все равно герой!

      – Конечно, герой!

      – А на войне всегда ранят.

      После уроков Володя побрел домой, не разбирая дороги. Иногда он останавливался и закрывал глаза, пытаясь представить, как это. Что теперь может делать Витя? Лежать? И не просто лежать, а в полной темноте? Читать он не может.

      Он ничего не может!

      Вспомнился их с Шуркой история. А если бы Шурка тогда убежал? А если бы и Володю за собой потянул?

      Война не для детей, сказал тогда Арсений Васильевич. Но ведь сколько взрослых – вот, на углу Фонтанки, куда они с Ниной иногда носят корзинку – там сидит инвалид, без ног, на такой маленькой тележке. Но он видит. А тот, другой – у Троицкого собора?

      От ужаса все путалось в голове. И Володя, еле сдерживая рыдания, побежал к дому.

      Дверь лавки была открыта, и он, толком не понимая, что делает, вбежал внутрь, увидел Арсения Васильевича, бросился к нему, обхватил обеими руками и расплакался.

      Лавочник от неожиданности уронил бумаги:

      – Володенька! Что ты, мальчик мой? Господи… ну, что сделалось, мой хороший? Николай, встань вместо меня тут…

      Он увел мальчика в контору, усадил на диван, сел рядом, обнял, гладил по голове, приговаривая:

      – Что сделалось с моим мальчиком? Ну, не плакай, никому тебя не дам… ну, маленький мой…

      Наконец Володя оторвался от его груди. Арсений Васильевич осторожно вытер ему лицо:

      – Дома что-то, малыш?

      Володя помотал головой.

      – Обидел кто?

      – Нет… Арсений Васильевич! Помните… когда у нас мальчик убежал? Ну, на фронт?

      – Помню.

      – Он вернулся… он без ног… и он не видит ничего!

      Арсений Васильевич сглотнул:

      – Господи твоя воля…

      Володя снова уткнулся ему в грудь. Арсений Васильевич машинально погладил его по голове. Володя прошептал:

      – Мне страшно.

      Арсений