Память. Елена Крюкова

так любила – в сердце нищеты,

      В обломках досок, где жила-плыла, —

      Кремль ненаглядной, женской красоты.

      Я церкву каждую, как тетку во платках,

      За шею обнимала, омоча

      Слезами грудь ей… Ты живи в веках.

      А я сгорю. Такая я свеча.

      А я сожгусь. Истлеет в пепел нить.

      Развышьет сажа вьюжную парчу.

      О, если б Время злое загасить

      Всей жизнью бедной,

           голой, —

                как свечу…

      ВСЕПРОЩЕНИЕ

      Нынче я прощаю всех, кто меня замучил.

      Брызнет нимбом яркий смех – звездою падучей.

      Вот и мученица я!.. Вниз гляжу, незрима:

      Вот и вся моя семья – в небе херувимы.

      Ну, а вы, родные, вы?!.. – Жалкие людишки!..

      Не сносить вам головы, не казать подмышки.

      Выгорел мой век дотла – черною обедней.

      За подачкой из горла я стою последней.

      Снегом я – за ратью рать – сыплюсь миру в раны.

      Мне не страшно умирать: лисьей песней стану.

      Стану волчьей хрипотой, хищной и святою, —

      Закружусь над молодой головой златою…

      Как завою, запою! Как забьюсь колюче

      Я – у жизни на краю – в судорге падучей!

      А златая голова задерется в небо…

      Слышишь, я жива, жива!.. Сыплюсь белым хлебом!

      Сыплюсь черным снегом вниз! Языком горячим

      Всю лижу живую жизнь в конуре собачьей!

      Всех целую с вышины! Ветром обнимаю!

      Всех – от мира до войны – кровью укрываю…

      Прибивали ко Кресту?!.. Снег кропили алым?!..

      Всех до горла замету смертным одеялом.

      Штопка, вязка, птичий пух, шерстяная замять…

      Плачет псом небесный дух. Воет волком память.

      Сердце – наледь.

      Кости – лед.

           …В кабаке постылом

      Я вливаю кружку в рот с занебесной силой.

      И, кругом покуда смех, чад и грех вонючий, —

      Плача, я прощаю всех, кто меня замучил.

      СЛЕПЫЕ

      Мы вся семья слепые. Мы по миру идем.

      Пока мы все живые. Под снегом и дождем.

      На ощупь жму медяшку. И языком лижу.

      Оглодки, кости, кашку в котомку я сложу.

      На матери наверчен мохнатый ком платков.

      Медведи мы, наверно, да нет у нас клыков.

      Заплата на заплате. И пятка так боса.

      Подайте, тети, дяди, серебряны глаза!

      Подайте ближе блюдо, а выхвачу я сам.

      Огрызки – это чудо, и чудо – стыд и срам.

      И чудо – все не видеть, в дрань кутаться, дышать,

      Цыпленка не обидеть и близ ларька стоять,

      Стоять близ яркой лавки, где богатеи жрут…

      Вдыхать, навроде шавки, и чуять: все умрут.

      И мы: отец в отрепьях, мать в затрапезке, я —

      Земли великолепье, небесная семья —

      Счастливые, слепые, умрем зимой, во сне,

      Когда снега косые, в серебряном огне.

      Вы ешьте, пейте сладко. Обиды не держу.

      На мир