Память. Елена Крюкова

раной – в иссохшей груди земляной.

      Ангел снега над нею, рыдая, парит.

      Над костром – мат солдатский, посконный, хмельной.

      И рубахи поверх ярко выбился крест.

      И по снегу – метельные пряди волос.

      Кашель, ругань, и хохот, и холод окрест.

      Это прошлое с будущим вдруг обнялось.

      А Старуха лежала – чугунна, мертва.

      Так огромна, как только огромна земля.

      Так права – только смерть так бесцельно права.

      И снега проходили над нею, пыля!

      И под пулями, меж заревой солдатни,

      Меж гуденья косматых площадных огней

      К ней метнулась Девчонка: – Спаси! Сохрани… —

      И, рыданьем давясь, наклонилась над ней.

      А у Девочки той стыл высокий живот

      На густом, будто мед, сквозняке мировом…

      И шептала Девчонка: – Робенок помрет… —

      И мечтала о нем – о живом! О живом!

      Через звездную кожу ее живота

      В пулевом, бронебойном, прицельном кольце

      В мир глядела замученная красота

      Царским высверком на пролетарском лице.

      В мир глядели забитые насмерть глаза

      Голодух, выселений, сожженных церквей,

      А Девчонка шептала: – Ох, плакать нельзя…

      А не то он родится… да с жалью моей!..

      И себе зажимала искусанный рот

      Обмороженной белой худою рукой!

      А Старуха лежала. И мимо народ

      Тек великой и нищей, родною рекой.

      Тек снегами и трупами, криком речей,

      Кумачом, что под вьюгою – хоть отжимай,

      Тек торчащими ребрами тонких свечей

      И командами, что походили на лай,

      Самокруткою, что драгоценней любви!

      И любовью, стыдом поджигавшей барак!

      И бараком, что плыл, словно храм на Крови,

      Полон детскими воплями, светел и наг!

      Тек проселками, знаменем, снегом – опять,

      Что песком – на зубах, что огнем – по врагу!

      …И стояла Девчонка – Великая Мать.

      И лежала Старуха на красном снегу.

      LASCIATE MI MORIRE

      Дайте мне умереть вместе с веком:

      Тем в подвале убитым Царем;

      Рыжим фрицем; обугленным зэком;

      Пьющим ром в анфиладах хором

      Старым деспотом – в оспинах рожа;

      Храмом, взорванным лютой зимой…

      …Как с Тобою похожи мы, Боже,

      Мой бессмертный, отчаянный мой,

      Мой ободранный, голый, без кожи,

      На снегу Бесноватый Немой.

      КАРТЕЖНИКИ

      Нет, здесь столы покрыты не сукном

      Зеленым, – а гнилой клеенкой.

      Хруст огуречный снега – за окном.

      И вьюга плачет звонко.

      А мы сидим. Глаза обведены

      Бессонной черной метой.

      О карты! Вы меж мира и войны

      Летящие планеты.

      Засаленной колодою трясу.

      Сдаю, дрожа руками.

      Я Дамы Пиковой площадную красу

      Пью жадными зрачками.

      Табачный