Иуда. Татьяна Окоменюк

каруселью. Парень не помнил, как оказался в медпункте, а затем и дома.

      Полторы недели он был не в себе: температурил, страдал галлюцинациями. Три дня подряд в его дверь скребся Балбес. Кешка видел его в маленькую щелку слегка приоткрытого дверного глазка, но так и не открыл. Вскоре нежелательные визиты прекратились, а через неделю мать принесла в дом страшное известие: Валька арестован. Во дворе судачили, что под топчаном математика нашли закатившуюся туда учебную гранату с отпечатками Балбеса и что страдающая бессонницей соседка Кушнарева видела ночью в окно, как «высокий бритый хулиган из соседнего двора» во весь опор мчался от их дома.

      Ка-та-стро-фа! Если Балбес на допросах распустит язык – это все. Кешка хотел закричать, но не смог выдавить из себя ни звука. Зато Сонька орала теперь каждый вечер. Голосила так, что волосы дыбом вставали. А по ночам, к Кешке снова стало наведываться «его кладбище». Именно так он именовал тех, причиной чьей смерти стал вольно или невольно. И если Вадька и Муха с Соловой молчали, то Дятел, как и при жизни, смотрел на него, как на вредное насекомое, и вел свои бесконечные монологи.

      – Что, испугался? Я-то тебя, в отличие от многих, сразу раскусил. Гнилой ты… Не будет из тебя ничего путного. Всех продашь ради сиюминутной выгоды. Сегодня ты второгодника этого разменял, как мелкую монету, а завтра через мать свою переступишь…

      Круглые пятаки Кешкиных глаз от возмущения сузились. Кадык судорожно задергался. Из глаз побежали слезы.

      – Запомни, Юдин, – настаивал математик, – ты всю жизнь будешь носить результаты своих подлостей! Как заплечный рюкзак.

      Иннокентий вертелся волчком, накрывал голову одеялом, затыкал уши ватными тампонами, но слова Дятла продолжали звучать у него в мозгу.

      Спустя девять дней после смерти Кушнарева ночные кошмары прекратились, и к Юдину вернулся голос. За время болезни он сильно похудел, даже лицо подтянуло. Под глазами были синяки, меж бровей – вертикальная морщина. Краше в гроб кладут. Но «ничто не вечно под луной». Вскоре «неуловимый мститель» пришел в норму.

      По «возвращении к жизни» Иннокентий узнал, что математику у них теперь ведет Ирина Львовна. Это не могло не радовать. Были и другие приятные новости. Первая: Валька не проболтался. Раз его, Кешку, никуда не вызывают, значит, об их тандеме никому не известно. Вторая: его рассказ «Буря в стакане воды» на днях появится в «Зеленом портфеле» «Юности». Третья: Эдик Кацман, в связи с переездом его семьи в другой город, покинул литстудию. Это означало, что Кешка становится теперь «Серебряным пером «Пегаса».

      А совесть… Она у него была тактичной: если ее не хотели слушать, сразу же прекращала говорить. Время от времени она таки попискивала, сходи, мол, к Соньке, занеси ей денег на передачу Балбесу или сам спроворь «дачку» из чайной заварки, папирос, пряников, конфет-сосалок и прочей мути, столь ценной для тех, кто видит небо в клетку. Но Иннокентий так и не рискнул прислушаться. Береженого