Падай, ты убит!. Виктор Пронин

дома неслышно вышла Катя и остановилась на пороге, щурясь на неяркую лампочку. Она была в длинной цветастой рубашке – видно, только проснулась, услышав шум.

      – Здравствуйте, – сказала она. – Вы к нам в гости приехали?

      – О! – закричал Ошеверов. – Кого я вижу! Да это же Екатерина! Да какая большая, да какая красивая, да какая сонная! Здравствуй, Екатерина! Рад тебя видеть в добром здравии! Как поживаешь?

      – Не знаю, – Катя пожала плечами. – Наверно, хорошо… У нас еще есть кот Филимон, только он прячется, не привык еще.

      – А Шаман его не обижает?

      – Нет, Шаман его любит, зализывает, когда Филимон израненный возвращается.

      – Я смотрю, этот Филимон большой жизнелюб! – засмеялся Ошеверов. – Запирать его в дом на ночь!

      – Нет, – Катя покачала головой. – У него здесь друзья, подруги, он заскучает… Хотите посмотреть? – Она метнулась в дверь и через минуту вынесла громадного сонного кота с необыкновенно длинной белоснежной шерстью. Кот, словно понимая свою значительность, был невозмутим, позволяя провонявшим бензином ошеверовским пальцам себя гладить и трепать.

      – Разве это кот, – урчал Ошеверов. – Это владыка местных крыш, подвалов, чердаков. Владыка! Правда, не все его признают, – добавил он, нащупав шрам на кошачьей морде, – но с владыками это случается… Невероятный кот. Где взяли? Сам пришел?

      – Нет, – Катя покачала головой. – Знакомые из Москвы привезли, у него там родня осталась – отец, мать, братья… Им тесно в коммунальной квартире, вот его и привезли. Он еще не привык. А Шаман его любит.

      Понимая, что разговор идет о нем, что его хвалят, Шаман заливался радостным лаем, уносился в сад, шуршал там где-то, выскакивал на дорожку, одним махом впрыгивал на террасу и тут же снова исчезал, описывая по саду стремительные рыжие круги из шороха и лая. Но каждый раз что-то заставляло его уйти с дорожки в том месте, куда вонзалась свисавшая из космоса невидимая светящаяся линия непутевой ошеверовской судьбы.

      – Первый прибыл, – сказал бы Аристарх, окажись он здесь. – Второй в пути.

      – Почему ты так решил? – спросил бы его Автор, попади он тоже в шихинский сад этим вечером.

      И тогда Аристарх показал бы вторую линию, которая пересекалась с первой над кирпичной трубой и уходила в землю недалеко от дуба. Она была не столь яркая, но с чистым фиолетовым отливом.

      – Он скоро будет здесь и примет посильное участие во всем, что произойдет, – это слова Аристарха.

      – А что здесь произойдет?

      – Автор должен знать. Не могу же я тебе постоянно подсказывать. Привыкли, понимаешь, к указаниям, шагу ступить не могут! Тоже еще мыслители! Прорицатели! Властители дум!

      – Ты не знаешь или тебе нельзя говорить? Или не хочешь сказать? Или возможны отклонения?

      – И на эти вопросы не отвечу, – сказал бы мне Аристарх, как он говорит частенько, когда я становлюсь слишком уж назойливым. – Этого нельзя знать преждевременно, – пояснил бы он погодя. – Понимаешь, важно не само знание, а способность