Падай, ты убит!. Виктор Пронин

собирались еще часа полтора-два побыть на этом месте, а потом вдруг ушли. Вам помешали. Возникло явление. Вот здесь. – Аристарх поднялся, подошел к картине и показал точку на вершине холма.

      Юрий Иванович замер, мысленно перенесясь в тот день, на прожженный солнцем полуостров, и вдруг лицо его расплылось, розовые щечки проступили из седоватой бороды.

      – Ну, ты даешь! – воскликнул он. – Какое же это явление… Председатель исполкома пришел!

      Художники засмеялись облегченно, обрадовавшись, что все объяснилось так просто, девочки, переглянулись без всякого выражения, Али Абидин вежливо улыбнулся, не поняв ровным счетом ничего из происшедшего.

      – Вот я и говорю, – невозмутимо продолжал Аристарх, не обратив ни малейшего внимания на присутствующих. – И жизнь ваша после этого изменилась. К лучшему, – добавил Аристарх, взяв чайник и долив кипятка в стакан.

      – Точно, – кивнул Юрий Иванович. – Он пришел и сказал, чтоб мы собирались быстрее, есть возможность поселиться в гостинице. И еще разрешил питаться в райкомовском буфете. Ничего особенного там не было, но хоть молока, кефира, творога возьмешь… А мне больше ничего и не надо.

      Странный это был вечер. За окном проносились маршрутные такси в сторону площади Пушкина, рядом работал комбинат «Правда», сообщая человечеству о потрясающих новостях (американцы вошли в Персидский залив, афганские душманы сбили транспортный самолет, в Мекке погибло несколько сот паломников), рядом хлопали двери булочной, мимо окна проходили люди, а здесь, в полуподвале, происходили события, которые начисто переворачивали все мои представления о человеческих возможностях. Постепенно гости расходились, Рогозин со всеми прощался церемонно, приглашая еще заходить, напоминая, что без чая жизнь плохая. Потоптавшись у порога, ушли девочки, пообещав снова прийти посмотреть Шилова, ушел на репетицию Слава, уехал на заказном такси Али Абидин, как-то незаметно сдуло ветром художников. Таламаев зазвал их на спектакль, где мертвая панночка три ночи подряд соблазняет, и небезуспешно, живого философа Хому, что его и погубило в конце концов. Да только ли его! А мы, ребята, а мы?! На чем гибнем мы, философы, мыслители, вольнодумцы!

      Ладно.

      Вскоре мы остались втроем – Юрий Иванович, Аристарх и я. Аристарх был гладко выбрит, худощав, носил короткую прическу, один зуб у него был железный, но какой-то радужный, вроде маленького яичка. Оказывается, Аристарх не только охранял общественный порядок в Москве, но и баловался живописью, и у него с Юрием Ивановичем завязался разговор о голландской гуаши, китайском колонке, красках, кистях, холстах, а я отвлекся, рассматривая северные пейзажи, развешанные на стенах, потом забыл и о них, как-то незаметно скатившись к привычным своим мыслям, довольно невеселым, да и бывают ли свои мысли веселыми? И вдруг ощутил на колене руку Аристарха.

      – Ничего, – сказал он. – Все будет в порядке.

      – Ты о чем?

      – О ней. – Он улыбнулся. – Ты получишь все, кроме одного.

      – Кроме