Королева демонов. Питер Бретт

убили кого-нибудь? – Аббан подался к стойке и принюхался к приправам.

      Заря покачала головой:

      – Они ни слова не говорят по-тесийски, но было ясно, что им нужны рабы, а не трупы.

      Услышав это, молодая женщина разрыдалась, и сестра принялась ее успокаивать.

      – Выживание – это надежда, – сказал Аббан.

      – Ты не похож на других, – заметила Заря. – Вы с новым хозяином знаете наш язык, а с тобой обращаются…

      – Я хаффит, – перебил ее он. – Трус. В глазах воинов я сто́ю не больше вас. Если пир не задастся, мы все поплатимся жизнью. Давай-ка взглянем на свиней.

      Аббан задрожал, когда Заря выкатила его на вечерний снег, пересекла освещенный двор и направилась к бойне. Позади них во тьме бесшумно двигались шарумы, и вспышки меточного света время от времени выхватывали их силуэты.

      Баджины перебили бо́льшую часть живности, но свиньями пренебрегли. Тех было семеро, упитанных и здоровых. Рот у Аббана наполнился слюной.

      «Хороший покупатель заплатил бы по тысяче драки за штуку». Он покачал головой от бесполезности этой мысли. Базар остался далеко, и такова была инэвера – неизвестно, увидит ли его снова Аббан.

      «Живи настоящим, иначе не увидишь будущего», – напомнил он себе.

      На бойне находилось трое чинов – все избитые и скованные в движениях. Двое были в расцвете лет, а третий – стар, но еще крепок.

      – Вот эту, – указал Аббан на лучшую в стаде.

      Откормленный боровок завизжал под ножом. Аббан оставил мужчин заниматься делом, и Заря повезла его обратно в кухню составлять меню.

      Во дворе их нашел Хасик.

      – Рад видеть, что ты очухался, хаффит. Я не забыл про твое обещание.

      Он пребывал в настроении чуть ли не светлом, как будто каждый оскопленный мужчина умалял его личный позор.

      – Я всегда держу слово, – сказал Аббан. – Нужны ночь и день, чтобы как следует зажарить свинью.

      Хасик кивнул и дотронулся до бриллианта в центре своего кай’шарумовского тюрбана. Внутри была крупинка от кости демона. Когда он заговорил опять, его голос вострубил над домом, двором и овином:

      – Объявляю племени Евнухов пост до заката! Любой, кто прикоснется к пище раньше, чем я открою завтрашний пир, лишится не только елдака, но и языка!

      – Ты бы вспомнил, чем такие насмешки кончились для меня, – заметил Аббан.

      Хасик пожал плечами:

      – Настанет день, когда я буду слаб и меня убьет человек или алагай. Но пока я силен и буду насмехаться как вздумается. – Он всмотрелся в ночь. – Их раны уже зажили. Пост и пир помогут им понемногу свыкнуться с новой жизнью.

      – Кай мудр, – кивнул Аббан. – Они не забудут эту трапезу.

      – Хорошо бы, – ответил Хасик. – Иначе чинки зажарят тебя следующим.

      В овине Аббан отключился, убаюканный креслом-каталкой и купаясь в тепле углей и аромате жарившейся свинины. За недели плена он вплотную приблизился к тому, чтобы почувствовать покой и уют.

      И это только усилило ослепительную вспышку мучительной