Поединок разумов (сборник). Роберт Шекли

ощения, профессор, – сказал он.

      Длинноногий профессор, лежавший на раскладушке, даже не пошевелился и продолжал похрапывать.

      – Мне не хотелось бы вас беспокоить. – От волнения Коннерс сдвинул свою старенькую шляпу на затылок. – Я знаю, у вас неделя отдыха, но там, в канаве, лежит такая чертовщина…

      Одна бровь у спящего слегка приподнялась.

      Фрэнк Коннерс снова вежливо кашлянул. На его руке, сжимавшей черенок лопаты, набухли старческие вены.

      – Вы слышите, профессор?

      – Конечно, я все слышал, – пробормотал Майкхилл, не открывая глаз. – Вам попался эльф?

      – Чего? – спросил Коннерс, сосредоточенно наморщив лоб.

      – Маленький человечек в зеленом сюртучке. Дайте ему молочка, Коннерс.

      – Нет, сэр. Это какой-то камень.

      Профессор открыл один глаз.

      – Прошу прощения, я не хотел вас беспокоить, – снова извинился Коннерс.

      У профессора Майкхилла вот уже десять лет была единственная причуда – неделя полного отдыха. Это стало традицией. Всю зиму профессор читал студентам антропологию, заседал в полудюжине комитетов, занимался для себя физикой и химией и ко всему этому умудрялся писать еще по книге в год. Но к лету он выдыхался совершенно.

      И тогда он отправлялся к себе на старую ферму, в штат Нью-Йорк, и целую неделю просто-напросто отсыпался. Это и называлось неделей полного покоя. Фрэнка Коннерса он нанимал на это время готовить еду и помогать по хозяйству.

      Вторую неделю профессор, как правило, бродил по окрестностям, рассматривал деревья, птичек и удил рыбу. Третью неделю он читал, загорал на солнце, чинил крышу сарая и лазил по горам. Конца четвертой недели профессор дожидался с трудом, а дождавшись, торопился уехать.

      Но первая неделя была священна.

      – Я не стал бы вас тревожить по пустякам, но этот чертов камень расплавил мне лопату.

      Профессор разом открыл глаза и приподнялся. Коннерс протянул ему лопату. Ее закругленная часть была ровно срезана. Майкхилл резко спустил ноги с раскладушки и сунул в потрепанные мокасины.

      – Идемте, – сказал он, поднимаясь. – Посмотрим, что это за чудо.

      «Чудо» лежало в придорожной канаве, отделявшей лужайку перед домом от большой автострады. Обыкновенная плита из камня величиной с автомобильную шину, дюйма три толщиной. На темно-серой поверхности виднелось множество замысловатых черных прожилок.

      – Не трогайте руками, – предупредил Коннерс.

      – Я и не собираюсь. Дайте мне вашу лопату.

      Майкхилл взял лопату и ткнул ею в загадочный предмет. Какое-то время профессор прижимал лопату к поверхности. Когда он ее отнял – еще дюйм металла исчез.

      Майкхилл нахмурился и поправил очки. Затем одной рукой он снова прижал лопату к камню, а другую поднес поближе к его поверхности. Лезвие таяло на глазах…

      – Вроде бы не греет, – сказал он, обращаясь к Коннерсу. – А в первый раз? Вы не заметили, шло от камня тепло?

      Коннерс отрицательно покачал головой.

      Майкхилл набрал в руку грязи и бросил на камень. Комок быстро растаял, не оставив и следа на черно-серой поверхности. За комком грязи последовал большой булыжник, который исчез тем же способом.

      – Вы когда-нибудь видели такую чертовщину, профессор? – спросил Коннерс.

      – Нет. – Майкхилл разогнулся. – Никогда не видел.

      Он снова взял лопату и изо всех сил ударил ею о камень… И чуть не выронил ее. Ожидая отдачи, он слишком сильно сжал черенок. Но отдачи не последовало. Лопата ударилась и сразу остановилась, как будто прилипла. Когда профессор приподнял ее, он увидел, что на черно-серой поверхности не осталось никакого следа от удара.

      – Вот тебе и на. Что же это такое? – выдохнул Коннерс.

      – Это не камень, – сказал Майкхилл, отступая назад. – Пиявки сосут кровь. А эта штука, кажется, сосет грязь и лопаты.

      Мужчины переглянулись. На шоссе показалось несколько военных грузовиков. С ревом они промчались мимо.

      – Пойду попробую дозвониться в колледж. Попрошу приехать кого-нибудь из физиков, – сказал Майкхилл, – или биологов. Хорошо бы убрать отсюда эту штуку, пока она не испортила мне газон.

      Они направились к дому.

      Все вокруг для нее было пищей. Ветер отдавал ей свою энергию. Шел дождь, и удар каждой капли прибавлял ей сил. И вода тут же всасывалась всепоглощающей поверхностью.

      Солнечные лучи, почва, грязь, камни, веточки – все усваивалось клетками.

      Медленно зашевелились в ней смутные тени ощущений. И первое, что она почувствовала, – неправдоподобную ничтожность своего тела.

      Она росла.

      На следующий день «пиявка» достигла уже восьми футов. Одним краем она высунулась на шоссе, а другой доползла до газона. Еще через день ее диаметр увеличился до восемнадцати футов. Теперь она перекрыла всю проезжую часть дороги.

      Майкхилл