Княжья Русь. Александр Мазин

обращаться с младенцами, он не знал. Да и ни к чему. Женское дело.

      – Нет. Я ему отвару дала сонного, – подняла на Славку сияющие глаза. – Эта ночь – наша. Только наша.

      Набросила балдахинчик, схватила Славку за отворот рубахи:

      – Ладо мой! Возьми же меня! Скорей!

      И Славка взял ее. Сразу. Не раздеваясь. Опрокинул на край ложа, задрал рубаху с вышивкой, распустил гашник, подхватил под белые колени, и стало ему так сладко, как давно не было. Рогнеда тихонько постанывала, запутавшись пальцами в Славкиных волосах, вздрагивала всем телом, тянулась навстречу…

      – Тебе хорошо? – спросила она, когда Славка, расслабившись, перевернулся на спину, потянув ее за собой.

      – Да, очень, – шепнул Славка в мягкое ушко. – Но тебе будет еще лучше…

      И не обманул. Помог ей снять измятую рубаху, разделся сам, задул огоньки изложниц и насладился Рогнедой сполна. Каждым изгибом, каждой складочкой, ямкой. Сначала неторопливо и бережно, потом – сильно и страстно, наконец – жадно и нетерпеливо, почти грубо, так, чтобы любимая до дна прочувствовала его силу и растворилась в ней, забыла обо всем… Как и он сам.

      Славка ушел от княгини задолго до того, как небо за слюдяным окошком начало сереть. Следовало соблюдать осторожность.

      Великий князь Владимир легко относился к брачным узам. Если речь шла о нем самом. Вряд ли он так же спокойно принял бы измену собственной жены. А уж узнай он о том, что его сын – может быть, и не его, – тогда ни Славке, ни Рогнеде не сносить головы.

      Впрочем, о последнем великий князь догадался бы лишь в том случае, если бы узнал, что невинная девица, которой он овладел в день взятия Полоцка, – не осиротевшая княжна, а ее холопка.

      Укладываясь в собственную постель, Славка чувствовал бы себя совершенно счастливым, если бы не тихое ворчание возмущенной совести. Все-таки он предал своего князя. Хотя… Было у Славки и чем оправдаться.

      Всё же он был с Рогнедой раньше Владимира и по собственному ее желанию. А если у возлегшей с воином, но позже венчавшейся с другим девицы рождается ребенок, то по законам Рода отцом его считается законный муж, а не заезжий добрый молодец. Так, дочка Славкиной полюбовницы Ульки, рожденная через два месяца после брака, по закону и обычаю считается не Славкиной дщерью, а – ее мужа Юнея. Узнав об этом событии, Славка не преминул отправить в Смоленск дорогой подарок. Подарок приняли и поблагодарили. Всё было правильно.

      С другой же стороны, языческий брак полоцкой княжны и убийцы ее родичей (обычное дело в окружающем Славку мире), с позиции христианской, не значил ровным счетом ничего. Так же, впрочем, как и присяга, которую принес Славка великому князю: клятва верности варяга – варягу. Иное дело, что для самого Славки варяжская клятва значила немало. Изменить князю на поле боя он и помыслить не мог. А коли речь идет о любовном споре, то тут другой обычай. За бесчестье муж вправе и жену наказать, и ее полюбовника. И виру взять хоть серебром, хоть кровью. Надо сказать, что охочий до чужих жен Владимир тоже, бывало, платил отступное. То есть не платил (князь все же), а одаривал.