Отцовский штурвал (сборник). Валерий Хайрюзов

и на нашей улице праздник, лишь бы выбраться отсюда.

      Я вот сейчас пишу и думаю: где-нибудь в сорока-пятидесяти километрах от нас стоит поселок или деревня. Там есть рация или телефон, можно говорить хоть с Москвой. Когда летаешь, то почему-то это не приходит на ум. Что такое пятьдесят километров? Десять минут лету, даже анекдот толком рассказать не успеешь.

      После обеда ходил смотреть речку на тот случай – вдруг прилетит самолет. Сесть практически негде, река узкая, мешают деревья, они будто заборы вдоль берега. Сейчас я и сам удивляюсь, как мы сели. Метр вправо или влево – и оборвали бы крылья. Может, и правда я счастливый?

      Продукты расходуются быстро. Осталось три банки тушенки и банка сгущенного молока. Тушенку отложили на черный день. Собираем черемшу. Сапрыкин говорит – это сибирский чеснок, есть в ней все витамины.

      Ночью к реке приходил медведь. Просили у Лохова пистолет поохотиться. Не дал. По-прежнему живет в кабине самолета. Наверное, думает, что мы нарочно сели в тайге, чтоб ограбить его.

      ПОСЫЛКА

      – Командир, я так дальше не могу! – поднимаясь от реки и продираясь сквозь кусты, кричал Сапрыкин. – Или я его ухлопаю, или он меня. Пошел в самолет за посылкой, а он не пускает.

      – За какой посылкой? – не понял Сушков.

      – Совсем из памяти вышибло, – постучав себя по голове, ответил Сапрыкин. – В Бодайбо перед самым вылетом подошла ко мне бабенка. Спросила, когда Мишка Худоревский прилетит, мол, мне надо с ним в Иркутск посылку отправить. Ну, я ей говорю, давай, я передам Михаилу. Она обрадовалась: «Да вас там встретят, обязательно встретят». Я взял посылку и засунул ее к себе под сидение. И забыл. А сегодня утром вспомнил, вернее, живот напомнил. Вдруг там что-нибудь съестное есть? А этот озверел, не пускает. Чокнутый, точно, чокнутый.

      Сушков посмотрел на расстроенного бортмеханика, спустился к реке. Следом, бормоча себе под нос, плелся Сапрыкин.

      – Лохов! – громко крикнул Сушков. – Там у механика под сиденьем посылка. Дай ее сюда.

      Через минуту открылась форточка, и Лохов подал Сушкову обшитый брезентом квадратный ящичек. Посылка оказалась тяжелой, килограммов восемь-десять. Сушков повертел ее в руках и передал бортмеханику.

      – Семь бед – один ответ. Вскрой, посмотрим, что в ней.

      Сапрыкин достал нож, аккуратно вспорол шов на брезенте и вытащил из мешка фанерный ящик. Лезвием ножа поднял крышку. Внутри оказалась еще одна упаковка, на этот раз из газетной бумаги. Сапрыкин сорвал бумагу. Плотно, один к другому в ящичке лежали коричневатые куски хозяйственного мыла.

      – Только и всего, – разочарованно протянул Сапрыкин.

      – А чего ты хотел, – улыбнулся Сушков. – Чтоб тебе тушенку сюда положили! Сколько я помню, из Бодайбо одно мыло посылают. Пожалуй, я кусочек возьму, рубашку постираю, а то вся потом провоняла.

      – Послушай, Изотов, давай заодно и твой портфель ковырнем, – хитровато прищурился Сапрыкин. – Может, там еще одна бутылка завалялась. Что-то ты его все время за собой таскаешь. Спать – и то под голову кладешь. А может, как и