Рыжик. Алексей Свирский

теперь сирота, мамы у нее нет… Вот сделает мой папа гроб, уложат Дунину маму туда, заколотят крышку гвоздями, чтоб не выскочила, и зароют… А в земле-то сыро, темно… Брр!» Мальчик вздрогнул: ему стало страшно.

      – Дуня, а Дуня! – тихо окликнул он девочку.

      Та проснулась и широко раскрыла глаза.

      – Ты у нас будешь жить?

      – Не…

      – А где же ты будешь жить?

      – Дома, с дяденькой…

      – Без мамы-то?

      – Она будет ко мне приходить и гостинцы носить.

      – Как – будет приходить?.. – воскликнул Рыжик, не на шутку испугавшись. – Ты же сказала, мама твоя померла…

      – Померла, – подтвердила девочка и зевнула.

      – А разве мертвые ходят?

      – Ходят. Мне дяденька сказали.

      – А ты не испугаешься?

      На последний вопрос ответа не последовало.

      – А ты не испугаешься? – снова повторил Рыжик, но ответа не получил: девочка уснула.

      Рыжику совсем сделалось страшно. В его воображении вставал образ Дуниной матери, которая с того света приходит к дочери с гостинцами.

      На другой день, чуть только стало светать, Санька уже был на ногах. В правом углу мастерской стоял готовый некрашеный гроб. В хате пахло смолой. Когда совсем рассвело, за гробом явился Андрей-воин.

      – А Дуня у нас! – радостно встретил Рыжик безрукого.

      – Знаю, голубчик, знаю… Желаю твоему отцу и матери доброго здоровья и многие лета, – сказал Андрей-воин и единственной рукой своей провел по влажным глазам.

      В старой, изношенной солдатской шинели, с пустым, болтающимся рукавом на одной стороне и в дырявых опорках на босу ногу, старый солдат имел печальный вид. Всегда под хмельком, всегда жизнерадостный и довольный своею судьбой, Андрей-воин выглядел теперь жалким, дряхлым калекой. Рыжик, глядя на «воина», который не один раз учил его маршировать и который своими прибаутками неоднократно заставлял уличную детвору покатываться со смеху, не узнавал веселого «дядьку». Давно небритый подбородок, морщинистое маленькое личико с седыми бачками и круглые глаза с красными воспаленными веками свидетельствовали о большом горе старого «воина».

      Аксинья, увидав безрукого, принялась расспрашивать его о покойнице и о том, что она говорила перед смертью.

      Андрей как мог сквозь слезы отвечал на ее вопросы.

      – Вот ты, старик, брось теперь пить. Сестру не жалел, пожалей ее девочку… – говорила Аксинья.

      – Разве я сестру не жалел?.. Я завсегда помнил, что она бедная вдова. Да помочь-то чем я мог, коли сам-то с голоду помираю?.. Пенсии три рубля получаю… Невелики деньги…

      Старый солдат заморгал глазами, поблагодарил за что-то Аксинью и при помощи Тараса унес гроб.

      Все утро Рыжик не отходил от Аксиньи, надоедая ей всякими расспросами:

      – Мама, отчего люди помирают?

      – Оттого, что время приходит.

      Ответ не удовлетворил мальчугана, и он задал другой:

      – А почему, мама, людей в землю прячут?

      – Уж так велит закон.

      – И