Рыжик. Алексей Свирский

с Зазулей.

      – А вы уже здесь, доктор?.. Здравствуйте, здравствуйте! – приветствовал врача пристав.

      – Да, я уже здесь, а вот окунь далече…

      – Какой такой окунь?! – удивился пристав.

      – Яков Иваныч рыбу удили… – пояснил квартальный.

      – Ах, вот оно что! – усмехнулся пристав. – Неужто, Яков Иваныч, вы не можете отказаться от своей страсти? Помните, в прошлом году, когда вы бултыхнулись в воду в одежде, а вас из реки вытащила моя прачка…

      – Что вы этим хотите сказать? – с досадой перебил пристава Яков Иваныч.

      – А то, что вы тогда слово дали…

      – Эти воспоминания никого не интересуют, – пробурчал Яков Иваныч.

      Пристав улыбнулся, расправил усы и умолк. Так они все молча и дошли до места происшествия.

      Толпа, завидя начальство, расступилась и притихла. Пристав, доктор и квартальный подошли к трупу женщины. Их встретил Прохор. Старик, не спуская тусклых глаз с пристава, все время отдавал ему честь, держа руку под козырек. При этом он старался как можно больше выпрямить свою сутуловатую, дряхлую фигуру.

      – Кто она такая? – спросил пристав, вглядываясь в пожелтевшее лицо покойницы.

      – Не могу знать, ваше благородие! – ответил по-военному Прохор.

      – Она не здешняя?

      – Никак нет, ваше благородие! – отчеканил Гриб.

      Толпа с большим интересом следила за всем происходившим. «Вишь, как ловко начальству лепортует… Ай да Гриб!..» – перешептывались голодаевцы, наблюдая за городовым. А ребятишки – те положительно пожирали глазами всю сцену: они всё замечали, всё улавливали. От их зорких глаз ничто не укрылось: ни шпоры пристава, ни его молодецкие усы, ни заплаты на ветхом мундире Прохора, ни тучная, слонообразная фигура квартального, ни козлиная бородка доктора.

      Началось следствие, которое, к слову сказать, ни к чему ни привело. Никто не знал покойницы и никто не мог удостоверить, откуда она, кто она и отчего умерла. Впрочем, доктор нашел было, что она умерла от разрыва сердца, но тут же добавил, что не ручается за это определение и что покойницу необходимо будет анатомировать.

      Когда протокол был составлен, вспомнили про ребенка. Аксинья все еще держала его на руках. Она успела уже переговорить о нем с Тарасом и разговором осталась недовольна: муж наотрез отказался взять мальчика к себе.

      – Вот это мальчик покойницы? – спросил пристав у Аксиньи.

      – Он самый.

      – Гм… Как же теперь быть с ним?.. Его надо будет в полицию… А скажи, – возвысил голос пристав, обращаясь к Аксинье, – он грудной?

      – Грудной.

      – Гм… вот беда! Куда мы его денем?..

      – Я хотела его к нам в дом, – вдруг робко проговорила Аксинья. – Хотела, стало быть, чтоб он завсегда у нас жил…

      – Ну и прекрасно! – обрадовался пристав. – Возьмите его… И вам и нам приятно будет…

      – Ах, – осмелев, перебила его Аксинья, – знаю, что приятно будет, да вот муж у меня…

      – А что муж… не хочет?.. У вас дети есть?

      – И