Игры сердца. Анна Берсенева

насущном – о том, что у него не оказалось с собой презервативов. А они пришлись бы очень кстати! С кем она была еще вчера, какому художнику не смогла отказать, неизвестно.

      Простые мысли и насущные заботы всегда помогали ему избавиться от мыслей неясных и тревожных. Но на этот раз не помогали и они.

      Что-то надо было делать с этой Севериной, прежде чем выпроводить ее отсюда и забыть о ней навсегда. Хоть поцеловать, что ли. Все-таки она женщина, пусть и вполне определенного разряда.

      Едва лишь Иван подумал, что надо бы ее поцеловать, как с удивлением понял, что ему очень этого хочется. Страшно хочется! Даже скулы сводит от этого желания.

      Он привстал, опираясь на локоть, и наклонился к Северининым губам. Наверное, она почувствовала это – сразу открыла глаза и обняла его за шею тем же страстным и нежным движением, которое так поразило его в первый раз.

      – Слушай, ты не думай… – пробормотал он. – Думаешь, ты мне что-то должна?

      Горло у него перехватывало так, что, наверное, она и расслышать не могла, что он там говорит.

      Но она все прекрасно расслышала.

      – Я так не думаю, – сказала Северина с теми же ясными интонациями, с которыми недавно говорила про яичницу. – Я полюбила вас с первого взгляда.

      «Блаженная она, что ли? Или дура? Или притворяется?» – успел еще подумать он.

      Но на том все его мысли и закончились.

      На этот раз его страсть была какой-то… продленной, да, именно так, она не полыхала, а длилась, но от этого не делалась слабее. Он не только обнимал и целовал Северину, но, задыхаясь от желания, от возможности мгновенно утолить это желание, успевал разглядеть ее всю – послушную ему, отдающуюся ему, улавливающую каждую его потребность в ту же секунду, когда эта потребность лишь смутно возникала в нем, – и при этом странным образом от него отдельную.

      Она и в самом деле была такая, словно вот-вот должна была разбиться, как непрочное венецианское стекло. Но при таком ее странном свойстве какую же бешеную страсть она в нем вызывала!

      Она не казалась опытной – в ее движениях не было отлаженности, машинальности. Но и угловатости, неловкости в них не было тоже. А что в них было, что было в ней во всей? Что в ней было такое, что будоражило, пробивало от макушки до пяток физически, как удар тока?

      Ну да, правда, не приходилось очень уж удивляться Северининой для него притягательности. У нее было то, что он всегда ценил в женщинах, – например, хорошая, несмотря на некоторую худобу, фигура. Ноги были длинные, и обнимала она ими так, словно всю жизнь занималась акробатикой или чем-то вроде того. И шея тоже была длинная – это, положим, не так существенно для секса, как красивые ноги или общая гибкость, но тоже почему-то возбуждало Ивана неимоверно.

      Да, тем и хорош был второй раз по сравнению с первым, что туман уже не застилал ему глаза и он с невыразимым удовольствием все это разглядывал.

      Потом, когда они снова лежали рядом на ковре и снова не прикасаясь друг к другу, он разглядывал ее, уже не отрываясь, не отвлекаясь