Игры сердца. Анна Берсенева

в мастерскую, как бабочки к фонарю, он в самом деле знал. Как и о том, что их неотмирность обычно объясняется простым нежеланием мыть посуду. У него бывали случаи в этом убедиться: несколько раз он уходил из маминой мастерской с такими вот девушками. Впрочем, мытья посуды Иван от них наутро не требовал – так, отмечал мимоходом эту интересную взаимосвязь между неотмирностью и обыкновенной бытовой ленью и мыл после их ухода посуду сам. Трудно ему, что ли, вымыть два бокала?

      Но девушка, уснувшая на ковре, при всех характерных чертах, которые позволяли отнести ее именно к этому околохудожественному типу, все же чем-то от него отличалась. Во всяком случае, так Ивану показалось с первого взгляда. И теперь ему интересно было разглядеть эту девушку вторым взглядом. Да и просто жалко ее было почему-то.

      Он вышел из-за ширмы вместе с мамой. Комната была уже пуста. И только девушка по-прежнему спала на ковре.

      – По-моему, Сутулов ее напоил, – наметанным глазом определила мама.

      – Разве она пьяная? – удивился Иван.

      – А какая же? Ей, видно, одного глотка хватило, как воробью. Вот гад Сутулов! Знал же, что я уезжаю.

      Она осторожно потрясла девушку за плечо. Та не шелохнулась. Даже ресницы не дрогнули. Иван снова испугался, что она умерла.

      – Живая она? – с опаской спросил он. – Может, «Скорую» вызвать?

      – Живая, не беспокойся. Просто вид у нее такой чахлый. И вот куда мне теперь ее девать? – с досадой сказала мама.

      – Давай я с ней посижу, – предложил Иван.

      – Сколько же тебе сидеть? Она, может, до утра будет дрыхнуть!

      – До утра так до утра. Здесь переночую. Или ты за ее девичью честь волнуешься?

      – Вот уж за что точно можно не волноваться, – хмыкнула мама. – Ладно, все равно другого выхода нет. Спасибо, Вань. Если и правда до утра останешься, постель в шкафу возьми. Сутулов, жалкий завистник, назло мне это чмо подбросил, я уверена! Чтобы я не смогла к Левке на вернисаж поехать.

      Иван подумал, что для неведомого Сутулова это что-то уж слишком сложная многоходовка. Но говорить об этом маме не стал.

      Да и не успел бы он об этом сказать, даже если бы и хотел. Взгляд у мамы стал совершенно рассеянный – она была уже не здесь, а там, на питерском вернисаже какого-то непризнанного гения.

      Все это было так знакомо! И до пошлости банально. Так бы он и сказал, если бы все это относилось не к маме.

      Мама вышла из комнаты. Хлопнула вдалеке входная дверь. Иван обернулся и посмотрел на девушку.

      Она лежала как Спящая красавица в хрустальном гробу, хотя назвать ее красавицей вряд ли было возможно, да и вряд ли сказочная красавица спала в своем гробу вот так, на боку, подложив ладонь под щеку.

      «Интересно, сойду я за принца?» – подумал Иван.

      Мысль была глупая, но он все же присел на ковер и коснулся губами ее щеки, потом губ. Ее губы чуть дрогнули – наконец он убедился, что она все-таки живая. От нее действительно пахло спиртным, но совсем чуть-чуть. Видно, в самом деле выпила глоток, не больше. Как воробей.

      Вот это-то, наверное, и вызывало к ней жалость – что она была похожа одновременно на эльфа и на воробья.

      Он