Магия безумия. А. Г. Говард

на один курс по выбору. Но Элисон мы не сказали – потому что для нее, очевидно, очень важно, чтобы я продолжала заниматься музыкой.

      – Потом поговорим, – отвечает папа, пожимая ей руку. – Оцени, как она умеет подмечать детали. Совсем как ты с твоими фотографиями.

      – Фотографии рассказывают историю, – бормочет Элисон. – Но никто не помнит, что нужно читать между строк.

      Она выдергивает руку из папиной руки, и наступает мертвая тишина.

      С глазами, полными печали, папа уже собирается закрыть бумажник, но тут Элисон замечает освежитель воздуха с фотографией бабочки… тот самый, который он так и не повесил в машине. Дрожащей рукой она выхватывает его.

      – Зачем ты носишь это с собой?

      – Мама… – в попытке произнести это слово, неестественное и негибкое, у меня немеет язык, как будто я пытаюсь завязать им черенок вишенки в узел. – Я это заказала для папы. Чтобы какая-то частичка тебя оставалась с нами.

      Стиснув зубы, Элисон поворачивается к папе.

      – Я же велела тебе спрятать тот альбом. Так? Она не должна была его видеть. Теперь это вопрос времени…

      Что именно? Я окажусь там же, где и она?

      Элисон думает, что фотографии свели ее с ума?

      Нахмурившись, она толкает освежитель через стол и начинает мерно щелкать языком. Такое ощущение, что кто-то играет на моих внутренностях, как на гитарных струнах. Самые яростные припадки Элисон всегда начинаются с этого щелканья.

      Папа настороженно сжимает освежитель в кулаке.

      На мою шею садится муха. Когда я, почувствовав щекотку, смахиваю ее, она приземляется на стол возле руки Элисон и потирает свои крошечные лапки.

      «Он здесь. Он здесь».

      Я прекрасно слышу этот шепот сквозь ветер и обычный белый шум, сквозь щелканье языка и папино осторожное дыхание.

      Элисон наклоняется к мухе.

      – Нет, его не может здесь быть.

      – Кого не может быть, медвежонок? – спрашивает папа.

      Я молча смотрю на нее. Бывают ли у сумасшедших общие галлюцинации?

      Иначе невозможно объяснить, почему мы с Элисон слышим одно и то же.

      Ну или муха действительно умет говорить.

      – Он оседлал ветер, – шепчет она и улетает во двор.

      Элисон устремляет на меня безумный взгляд.

      Я, в изумлении, застываю.

      – Милая, что случилось? – Папа становится рядом и кладет руку ей на плечо.

      – Что значит «он оседлал ветер»? Кто? – спрашиваю я, уже не боясь выдать Элисон свой секрет.

      Она смотрит на меня – молча и очень внимательно.

      – Папа, – говорю я, наклоняясь и подтягивая носок на больной ноге. – Можешь принести льда? Лодыжка болит.

      Он сердито хмурится.

      – А это обязательно сейчас, Алисса?

      – Пожалуйста. Мне больно.

      – Да, ей больно, – подтверждает Элисон, протягивает руку и касается моей ноги.

      Это что-то небывалое – совершенно нормальный ласковый жест, впервые за одиннадцать лет.

      Столь