Завтра будет вчера. Ульяна Павловна Соболева

это приведет тебя в чувство

      Пауза и громкий хохот:

      – Да ладно, я ж не в туалет телефон забрал, я, между прочим, слежу за микрофлорой своего рта, чтобы при встрече благоухать ментолом. А свистишь ты ужасно. Таки разучилась. Надо будет повторить уроки…Только не вздумай пробовать еще раз. Придушу. У меня в ушах до сих пор звенит.

      – Какое благородство с твоей стороны – взвалить на себя дополнительные обязанности! Сразу оговорю – оплачиваться отдельно они не будут. Всё на добровольных началах. И, Артём…Не могу позволить себе не отметить это благодарным свистом.

      Снова свистнуть и рассмеяться, когда услышала, как он чертыхнулся. С ним всегда было легко. Слишком легко, учитывая, что его семья ненавидела нерусских. Когда-то слышала даже, что его брат состоял в группировке скинхедов. Правда Артём отрицал это. И я верила ему. Да и по большому счёту мне было плевать на его семью. На брата, который то пропадал месяцами, то приезжал и мотался с местными бандитами. На отца, который беспробудно пил. Уходил в долгие запои и поднимал руку на жену и на младшего сына. Я знала об этом. Чувствовала, когда Артём вдруг не появлялся сутки, а после я замечала синяки то на плечах, то на спине, то на лице. Трогала их пальцами, а он опускал голову, отстраняясь, стесняясь их. Я не задавала вопросов, но ненавидела его отца так сильно, как только можно ненавидеть в четырнадцать лет. И так же сильно презирала его мать, которая позволяла всё это делать со своим ребёнком.

      Которая покрывала мужа, когда сердобольные соседи однажды вызвали «скорую помощь» среди ночи. Возможно, я была еще ребенком. Возможно, мне трудно было понять многие вещи из-за юношеского максимализма. Но я до сих пор не знаю, как можно оправдать мать, которая позволяет измываться над своим дитя. Как можно продолжать называть ее матерью? А он называл. И любил ее. Мне вообще казалось иногда, что он только ради нее и не ушел из дома. Боялся одну с батей оставить.

      Однажды отец избил Артёма так, что он еще несколько дней с постели встать не мог. А эта женщина…она защищала убогого пьяницу, крича о том, что мальчик был сам виноват, и что никто не имеет права вмешиваться в воспитательный процесс. Переругалась со всеми соседями и не разрешила мне навестить сына, выгнав с порога квартиры, оскорбляя «зарвавшейся черножопой дрянью». Тогда – то мы и придумали эту систему: они жили на первом этаже разваливавшейся четырёхэтажной «сталинки», Артём переставил кровать к окну, я звала его тихим свистом, и мы могли беспрепятственно разговаривать с ним до самого обеда, когда мне нужно было возвращаться домой.

      – Ладно, Капралов, иди завтракай, приятного тебе аппетита. Увидимся позже.

      Замолчала, подбирая слова.

      – Только, Артём, я тебя прошу, не называй меня вот так… «мышкой». Хорошо?

      – А ведь у тебя всегда была отличная память, Нари. Мы же уже об этом говорили. Всего лишь пару минут назад. Конечно, не буду…мышка. До встречи.

      Отключился первым, а я отставила недопитый апельсиновый сок и рухнула на стул. Ничего, я поговорю об этом с ним в машине. Отец всегда учил, что самое важное при общении