Повести и рассказы. Андрей Платонов

с прочной ненавистью к знакомому врагу. Эти вооруженные люди готовы дважды быть растерзанными, лишь бы и враг с ними погиб и жизнь ему не досталась.

      Ночью Пухов играл с красноармейцами в шашки и рассказывал им о командире, которого никогда не видел.

      Пухов, не видя удовольствия в жизни, привык украшать ее геройскими рассказами, и всем становилось от того веселей.

      В отряде, назначенном в десант, было пятьсот человек – и случилось, что все они из разных мест.

      Поэтому на другой день пошло пятьсот писем в пятьсот русских деревень.

      Целых полдня красноармейцы малевали и карякали бумагу, прощаясь с матерями, женами, отцами и более дальними родственниками.

      Пухов тоже помогал, кто особо слаб был в буквах, и выдумывал такие письма, что красноармейцы одобряли:

      – Складно ты пишешь, Фома Егорыч, – мои плакать будут!

      – А то как же? – говорил Пухов. – Хохотать тут нечего: дело не шуточное! Чудак ты человек!

      После обеда Пухов пошел к комиссару:

      – Товарищ комиссар, меня в десант возьмете?

      – Возьмем, товарищ Пухов, затем тебя и звали вчера на собрание! – ответил комиссар.

      – Только я прошу, товарищ комиссар, назначить меня механиком на «Шаню», – там, я слыхал, паровая машина, а на «Марсе» керосиновый мотор, он мне не сподручен: дюже мал!

      – На «Шане», там есть свой механик – турок, – сказал комиссар. – Ну ладно: мы тебя в помощники назначим, а на «Марс» возьмем шофера. А ты что, не сладишь с керосиновым мотором, что ли?

      – Мотор – ерундовая вещь, паровая машина крепче берет. Неохота мне, товарищ комиссар, в геройском походе с таким дерьмом возиться! Это примус, а не машина – сами видите!

      – Ну ладно, – согласился комиссар, – поедешь на «Шане», раз так. В десанте люди едут добровольно и делают, что им способней. А уж в походе, брат, не мудри!..

      Пухов взял пропуск и пошел на «Шаню» – машину поглядеть. Ему лишь бы машина была, там он считал себя дома.

      С турецким машинистом он сошелся скоро, сказав, что главное дело – смазка, тогда никакой работой машину не погубишь.

      – Это справедливо, – хорошо по-русски сказал турок, – масло – доброта, оно машину бережет! Кто масла много дает, тот любит машину, то есть механик!

      – Ну, понятно, – обрадовался Пухов, – машина любит конюха, а не наездника: она живое существо!

      На том они и подружили.

      Ночью, против окрепшего ветра, отряд шел в порт на посадку. Пухов не знал, к кому ему притулиться, и шел сбоку, гремя полученным казенным чайником. Но красноармейцы сразу его одернули:

      – Сказано – иди тайком, чего ты громыхаешь?

      – А чего мне таиться-то: не на грабеж идем, – сказал Пухов.

      – Приказано не шуметь, – тихо ответил красноармеец Баронов, – затем и людей в городе в губчок попрятали, чтобы шпионов не было.

      Шли долго и бесшумно, еле хрустя влажным песком. Огромные порожние склады стояли в темноте, и в них бурчал ветер. Голодные крысы