Шаг влево, шаг вправо. Александр Громов

ни на грош.

      – Как хочешь, так и докладывай, мне-то что. Нацбез – пройденный этап. Разговаривать с вами – зря время терять.

      – Значит, нет?

      – Нет.

      – Понимаю, – сказал я, поднимаясь. – Ну что ж, счастливо оставаться. Я прямо завидую: природа, форель, соседей никаких… По клубнику можно ходить, как по грибы. Кому захочется менять такую благодать на нашу возню, ведь так?

      Он не ответил.

      – А вы все-таки подумайте…

* * *

      К моему удивлению, полковник Максютов еще не ушел: сидел, нахохлившись сычом, за своим гигантским столом-«аэродромом», работал и в неярком свете зеленого абажура настольной лампы выглядел жутковато. Вообще-то в кабинете имелась люстра, однако полковник предпочитал обходиться без нее. Громадные напольные часы в его кабинете – бронзовый с позолотой раритет середины позапрошлого века, когда-то украшавший гостиную купца первой гильдии, пущенного, вероятно, в расход в дни красного террора, – показывали половину третьего ночи. Поговаривали, что часы эти некогда стояли в кабинете самого Железного Феликса и что будто бы по его личному распоряжению бой у часов был не то отключен, не то сломан, но ход до сих пор оставался изумительно точным. Путь старых вещей извилист и детективен. Поговаривали еще, будто бы полковник Максютов выиграл эти часы на пари чуть ли не у Крючкова, но это вряд ли. Не та у него была весовая категория, чтобы заключать пари с Первым Шефом.

      – Ну? – сказал он, отрывая взгляд от монитора и вперяя его в меня. – С чем?

      Были у него какие-то неприятности, я это видел. Покрасневшие веки одрябли, под глазами четко обозначились рыхлые мешки. За трое суток не поручусь, но двое он не спал наверняка.

      – С делом о разрезанном доме, – доложил я, демонстрируя полученную от Алимова папку. – Забрал. Это интересно. Образцы для экспертизы в машине. Кому прикажете передать дело?

      С минуту полковник смотрел на меня воспаленным взглядом и, как видно, изучал во мне что-то, мне недоступное. Затем протянул руку за папкой, для чего-то прикинул дело на вес, молча запер его в стол и уже потом спросил:

      – Без происшествий?

      – Без, – ответил я и спохватился. Полковник Максютов любит повторять, что истина зарыта в мелочах, и с этим тезисом я в общем согласен, а в частностях – когда как. – Если не считать происшествием землетрясеньице на четыреста первом километре и ненормальную собаку.

      Он немедленно потребовал доложить подробно. Выслушав, дважды кивнул, как бы подтверждая свои умозаключения.

      – Укушенный – он кто?

      – Некто Каспийцев, корреспондент «Уфо-пресс». Корреспондентской карточки у него не было, но я позвонил редактору и проверил.

      – Эта «Уфо-пресс» – что, газета?

      – Журнал, – объяснил я. – Стопроцентно шаманский и тем не менее довольно захудалый. Удивительно, но факт.

      – Бывает и так, – равнодушно сказал Максютов и помассировал виски. Поморщился, встал из-за стола, прошелся по кабинету, разминая ноги. – Ну, с этим ясно. А что Шкрябун? Отказался?

      – Наотрез. – Я положил на край стола