Тени исчезают в полдень. Анатолий Степанович Иванов

как у девушки, губах. А спустя некоторое время так же по очереди вышли замуж: старшая – за дьякона из Озерков, средняя – даже за какого-то родственника отца Марковея, жившего где-то в центре России…

      Михей Дорофеев все это воспринимал безучастно, только, когда говорили ему о дочерях, сплевывал молча и отходил прочь.

      Перед самым боем за Зеленый Дол Михей Дорофеев впустил ночью в церковь двух партизан. Они быстренько собрали из заранее припрятанных частей пулемет, установили на колокольне. Да ветер ненароком сорвал с одного из партизан фуражку, швырнул вниз, прямо на проходящего по улице попа.

      Через полчаса Михея Дорофеева, его жену и десятилетнюю Стешку выволокли из их домишка, швырнули к церковной стене, где лежали изуродованные, но еще живые партизаны.

      Прежде чем раздались выстрелы, кто-то (сама Стешка не поняла кто, не то отец, не то один из партизан, – было темно) подмял ее под себя…

      На рассвете колчаковцы из села были выбиты. Расстрелянных подняли. Стешка была без сознания, но дышала – пуля задела ей только правый бок. Захар Большаков поднял ее, осторожно отнес в пустой домишко, приставил сиделку…

      А потом время от времени приходил справляться о здоровье девочки.

      Месяца через четыре в деревню приехала средняя дочь покойного Михея, помолилась на могиле родителей и уехала, забрав с собой Стешку.

      В двадцать восьмом году Стешка вернулась. Сразу ее и не узнали – она превратилась в рослую, как и ее сестры, шуструю, с большими, чуть раскосыми глазами девушку.

      – Вон ты какая стала! – удивленно воскликнул Захар.

      – Ну да, такая, – хитро повела Стешка глазами. – А что?

      – Ничего. Что вернулась, это хорошо. Домишко ваш совсем прохудился – подправим. А чего от сестры то уехала?

      – Померла она…

      – Вот как…

      – Ага. А я помню – ты все приходил ко мне, когда я раненая после расстрела-то лежала. Пирожки все приносил с клубникой и черемухой.

      – Верно, кажется, и с черемухой, – рассмеялся Захар.

      Постояли, помолчали. Стешка, припустив глаза, спросила:

      – Значит, ты председатель тут?

      – Да вроде.

      – Значит, не придешь теперь… не принесешь пирожка с черемухой?

      И, не дожидаясь ответа, убежала, сверкнув белками огромных глаз.

      Обо всем этом все знали в деревне. Знал и Фрол Курганов. И поэтому повторил:

      – Нечего глядеть на нее. У них с Захаром любовь давняя…

      – Ну… давняя ли, крепкая ли, я не знаю. И все ж таки замечаю, как деваха при виде тебя ноздрей подрагивает. И я на твоем-то бы месте… Подождал бы для любопытства, пока у них свадьба не разгорится. Да прямо от свадебного стола и увел бы невесту, как кобылицу из стойла…

      Устин дал подумать немного Фролу и положил тяжелую, как каменная плита, руку на его плечо:

      – Понял?

      Фрол попробовал снять с плеча Устинову руку, но она словно прикипела.

      – Понял, что ли? – еще раз спросил Морозов, встряхнув Фрола.

      Курганов,