Тени исчезают в полдень. Анатолий Степанович Иванов

Фрол.

      – Родня? – негромко переспросил Устин. – Вся моя родня давно на кладбище переселилась.

      Голос Устина был сухой и жесткий, как шелест ржавой, пересохшей травы. Фрол не понимал, что он говорит, не догадывался, чего он хочет. Всю жизнь Фрол понимал Устина с полуслова, с полунамека. Там, на лугу, под дождем, Устин только поглядел в лицо Фролу, кивнув на мокрого, измотавшегося председателя: «Перетянутый канат пружинит, да не рвется. А прикоснись чуть острой бритвой…» Устин даже не договорил. Но Фрол понял его и не только прикоснулся, а со всего маха резанул бритвой по канату. Резанул не из ненависти к Захару Большакову, не из-за усталости, а от захлестнувшей его слепой и отчаянной злобы и едкого раздражения на самого себя, на Устина Морозова, от тупого и жгучего сознания, что не может, не найдет в себе силы сделать вид, будто не понял намека бригадира, не найдет смелости не резануть… И еще оттого, может быть, что никто не понимает его состояния…

      Но сегодня, сейчас, Фрол Курганов не мог догадаться, чего хочет от него Устин. И поэтому спросил прямо, может быть, впервые за всю жизнь:

      – Чего ты хочешь от меня?

      – Ничего, – пожал плечами Устин. – Что ты, в самом-то деле?

      Тогда Фрол ровным голосом высыпал один за другим еще несколько вопросов:

      – Ты знал, что у меня с Клашкой… что случилось со мной… это вот?..

      – Догадался, допустим.

      – Зачем своему Илюшке и прочей шайке-лейке рассказал?

      – Хотел тебе лишний раз доказать: ты еще только подумаешь о чем, а мне уже известно. Довольный теперь?

      Фрол, точно враз сварился, молчал.

      – А отсюда что следует? – безжалостно продолжал Устин, расстегнув полушубок. И черные крылья опять начали подрагивать, готовые вот-вот развернуться со свистом. Фролу казалось, что Морозов в самом деле превратится сейчас в страшную птицу, взмоет кверху и оттуда ринется на него. – А следует вот что, любезный… Вижу я – задумчивый шибко стал. Гляди, дорогой, жить-то недолго нам с тобой осталось. Давай уж в дружбе и доживать…

      – Ага, – кивнул головой Фрол. – Слышал уже: чтоб хозяин с ножом в сарай не зашел. Догадается, мол, тогда телушка, да поздно будет… Предупреждали уже.

      Устин поглядел на склоненную Фролову голову.

      – Кто предупреждал?

      Фрол не ответил. Морозов пошел к дверям.

      – Ну, будь здоров.

      – Зачем хоть приходил-то? – не шевелясь, устало вымолвил Фрол.

      – Да вот… Сказали мне, что Степанида к Клашке ворвалась. Думаю – как бы теперь Фрол не отступился…

      – Я ни к чему и не подступался. И ничего мне не надо – ни Клашку, ни Степаниду.

      – Вот-вот… Видишь, я и об этом догадывался. А я вот что хочу. – И Устин Морозов впервые в жизни ясно и отчетливо сказал Фролу, чего он хочет: – Со Степанидой – как знаешь, но с Клашкой чтоб продолжал… Не сробел чтоб. – Улыбнувшись, добавил отчетливо: – Божий дар не принять – грех, как моя старуха говорит.

      – Да зачем, зачем это тебе, сволочь ты египетская?! – крикнул во весь голос Фрол.

      Но Устина в комнате уже не было.

      Фрол