Сука. Мария Лабыч

прикусила щеку изнутри, чтобы трусцой не обогнать начвзвода. Привкус собственной крови отвлек меня и приглушил кричащий призыв в голове.

      Светало. Легкий морозец прихватил сединой влажную траву. Запахи прояснились. Шаг за шагом я все тверже убеждалась, что карта Ушакова прямиком выводит нас на место пепелища. Живых там не было. Перед последним некрутым подъемом я прикрыла веки и начала считать трупы. Вскоре сбилась: ветер путал, смешивая нити. Много.

      2

      Раньше. По их подсчетам, мне пятнадцать.

      – Ну, как ты, редкая диковина?

      Новый доктор. Молодой, красивый, перспективный. Обо всем этом ему известно.

      – Кто? – Я быстро сцепила челюсти, чтобы не зевнуть от волнения.

      – Ты.

      Он придвинулся в кресле, весело подмигнул и спросил таинственно:

      – Говорят, ты собака?

      – Я собака.

      – А где же твой хвост?

      – Я не ребенок, а собака.

      – Купирован, значит, – будто себе под нос, пробормотал он.

      Это шутка. Я здесь давно и уже знаю, что это такое.

      – Хочешь, я прямо сейчас тебе докажу, что ты человек?

      Я готова. Таких попыток были сотни.

      – Если бы ты была собака, ты бы сказала «я не щенок». Щенок, не ребенок. Логично?

      Я улыбнулась, чтобы он понял, что я понимаю. Он оказался умнее других.

      – Мне понятно. Я сказала, чтобы вам было понятно.

      – Хитро. Один-ноль. Ну, тогда давай знакомиться.

      – Я Дана Бойко, – привычно отрапортовала я.

      – Это мне как раз известно. А вот ты меня не знаешь…

      – Михаил Юрьевич Набоков, – ляпаю я.

      – Интересненько. И как ты узнала?

      – На доске расписаний. Там один новый лист. Вы новый, и он новый.

      – И что обо мне там написано?

      – Дежурство: вторник-четверг-суббота.

      – Благодарю. Не читал. Ну, раз ты у нас такая сообразительная, расскажи, как тут кормят?

      – Вас или нас?

      – Есть какая-то разница?

      Я поняла, что слишком разговорилась. Разница, безусловно, есть. Достаточно ущербного человечьего обоняния, чтобы не усомниться. Но я не собиралась это обсуждать.

      Лермонтов был очень открыт, в этом была его хитрость. Мне есть за что его благодарить. Хотя методы его были нечисты, как у всего их племени, я пострадала меньше многих.

      Я кивнула. Мне ничего от них не нужно.

      – Чтобы все у нас получилось, мне тоже понадобится твоя помощь. Всегда говори только то, что думаешь. Не ври и не придумывай.

      – Ага.

      – Вот уже и врешь! Ведь невозможно говорить одну только правду. Поэтому если не хочешь говорить, тогда молчи. Мне – только правду!

      – Ладно.

      – Попробуем. Я тебе неприятен?

      – Мне все равно.

      – Вот опять! Ведь мы договорились…

      – Я пытаюсь говорить, что думаю. Здесь никто так не делает. Сейчас… Вы интересно говорите, хорошо пахнете и не такой дурак,