Смерть Вазир-Мухтара. Юрий Тынянов

и только потом уж облупились. – Он притопнул своими новыми штиблетами, отряхивая грязь. Пес увлекал профессора. – И прибавьте еще действие атмосферической влажности.

      – Вы изучаете древности? – спросил Грибоедов.

      – Так же, как геологию и физику. Говоря в собственнном смысле, я музыкант.

      Церковь, которая строится десятилетиями, с тем чтобы через сто лет провалиться сквозь землю, младенчество и дряхлость, черное таяние снега, во всем недоконченность и шагающий рядом человек с его обширными и ненадежными познаниями. И этот утомительный громозд сравнений!

      Сеньковский был геолог, физик, профессор арабской словесности, и все ему было мало.

      Пес увлекал профессора.

      – У вас фортепьяно какой? – спросил Грибоедов. – Плейеля или с двойной репетицией?

      – Разве может меня удовлетворить какой-либо фортепьяно, – сказал в нос Сеньковский. – Фортепьяно стучит, и только. Он отжил свой век, нынче потребны более сильные инструменты.

      – Это почему же?

      – Ибо требуется бо́льшая звучность. Я организую собственный инструмент. В нем восемь клавиатур. Он называется клавиа-оркестр.

      – И что же, как играет ваш оркестр?

      – Он не совсем еще докончен, – сказал неохотно Сеньковский.

      – А что вы на нем играть будете?

      – Но, бог мой, все то же, что и на фортепьяно, – мрачно ответил Сеньковский.

      Вдруг он взял под руку Грибоедова и заговорил отрывисто, осклабив гнилые зубы:

      – Я презираю в Петербурге всех – всех, кроме вас. Давайте оснуем журнал, я был бы у вас сотрудником. Путешествия, ученые статьи. Иностранные романы для дураков. Мы все журналы опрокинем… Мы… вы… – он задохнулся, – вы…

      Грибоедов пожал плечами.

      – Осип Иваныч, есть в мире неприятное ремесло – это журналы. Я давно отшатнулся, отложился от всякого письма. Завоевать русские журналы – разве на это станет охоты? И для чего стараться?

      Профессор Сеньковский судорожно метнулся, толкнулся назад, наскочил на пса, стал в позицию перед Грибоедовым.

      – Простите, – жеманно и медленно сказал он, приподнимая светлую шляпу с ярким бантом, – Александр Сергеевич, свидетельствую мое глубокое почтение.

      И быстро пошел прочь, волоча по грязи шубу, увлекаемый псом. Скоро он пропал в петербургском тумане.

      Грибоедов посмотрел на доктора. Крепыш стоял и улыбался всеми бороздами красного личика.

      – Дорогой доктор, – сказал Грибоедов с удовольствием, – мне скоро потребуются, может быть, люди веселые, как вы. Согласны ехать со мною в одно несуществующее государство?

      – Всюду, куда угодно, – ответил доктор. – Но я не веселый человек.

      10

      Как привлекает кошек тянущий запах валерианы, так он тянул к себе людей. Когда он пытался жить оседло, вокруг него никогда никого не было. Должно было выйти за литературу, за столичную жизнь, размахнуться Кавказом и Персией, до конца износить легкое, детское сердце, чтобы люди почувствовали острый запах судьбы вокруг